Ноэль Рандон - Черная пелерина
— Как нельзя более.
— Я покупаю тотчас же, — загорелся Маккинсли. — Это как раз мне и нужно. Преступление, мотивы преступления, расследование, некий детектив и, разумеется, неумелая полиция.
— Да, что-то в этом роде. Молодое счастливое семейство…
— Извините, я не согласен, — запротестовал Лепер. — Вы хотите еще более унизить французскую полицию. Я считаю, что это нехорошо. Мсье Дюмолен, я вам должен сообщить, что не согласен.
— Но, простите, — Дюмолен давал понять, что просто констатирует факт, — во всей литературе подобного рода полиция всегда играет второстепенную роль.
— А вы покажите, что в самом деле все наоборот.
Дюмолен улыбнулся.
— Как раз сейчас не могу. Особенно в этой повести я не могу так сделать.
— О, я не хочу об этом даже слышать, — Лепер демонстративно заткнул себе уши.
— Вы должны это пережить, — Дюверне похлопал его по плечу. — Не такие вы уж и орлы в самом деле.
— И вы против нас. Может, как вновь избранный мэр вы выдвинете обвинение против полиции?
— Не имею такого намерения, — захихикал Дюверне. — Но скажите, нашли вы уже совершившего нападение на магазин мсье Тиммусена? Знаете вы, кто обворовал мадам Бейяк?
— Это были исключительные случаи! — поднялся комиссар. — Зато я нашел похитителя бриллиантов ювелира Мидона. А кто напал на след шантажиста из Антиба? Кто? Я! И если вы, маэстро, продадите американцам то, что является собственностью нашей — нашей! — культуры, я украду у вас рукопись. Честное слово, украду.
Все за столом забавлялись поведением комиссара, который в конце концов успокоился и замолчал.
— А какое название у вашей повести? — спросил Маккинсли. — Я сразу дам телеграмму на студию для заключения контракта.
— Какое название? — повторил вполголоса Дюмолен и огляделся вокруг. И когда его взгляд упал на поднос с пирожными, он сказал оживившись:
— Моя повесть называется «Две трубочки с кремом».
— Сладкое название! — засмеялся Фруассар.
— Две трубочки с кремом, — сказал Маккинсли. — Оригинальное, надо сказать, название.
— Потому что надо бы вам знать, — сообщила мадам Гортензия, — город наш известен именно благодаря этим трубочкам с кремом. Вся Франция снабжается у нас этими сладостями. Пирожными мсье Вуазена, кондитерская которого является настоящей Меккой для любителей трубочек.
— А почему, собственно, две трубочки? — спросил Фруассар.
— О, это уже секрет! — воскликнул по-детски радостно Дюмолен и, обратившись к Маккинсли, сказал:
— Завтра я вам прочту часть повести. И вы поймете, почему трубочки две, а не три, например.
— Зачем вам утруждаться, я сам прочту, — сказал Маккинсли.
— К сожалению, это невозможно. Я пишу черновик и очень неразборчиво.
— О да, — прибавила со смехом Гортензия, — над его писаниной надо порядком помучиться.
Сумерки постепенно сгущались. Компания еще вела беседы, но вечерняя прохлада давала уже понемногу о себе знать. Вдруг появилась Луиза с зеленой шалью в руках.
— Это тебе, — она набросила шаль на плечи мадам Гортензии, которая недовольно скривилась.
— Дорогая, принеси лучше кашемировую. Зеленая не подходит к моему костюму.
Луиза была представлена Фруассару и, обменявшись с ним несколькими необязательными словами, вышла за другой шалью.
— Гляди-ка, — сказал Дюмолен, — никогда бы не подумал, что наша Саган будет так заботиться о тебе. Это меня удивляет.
Гортензия рассмеялась.
— Да уж случилось с ней такое… — сказала она. — Думаю, что это влияние дочери мсье Лепера.
Комиссар приложил руку к сердцу и поклонился, довольный.
— Мне это очень льстит. Вы и в самом деле полагаете, что Селестина имеет такое влияние на мадемуазель Луизу?
Разговор прервался, потому что вошла Луиза с кашемировой шалью. За ней в двери показалась Селестина. Луиза подошла к мадам Гортензии, намереваясь накинуть ей на плечи шаль, но в это время Фруассар услужливо сорвался с места, желая выручить девушку и сделать приятное хозяйке дома. Он сделал все настолько неловко, что споткнулся и почти упал на мадам Гортензию, потащив за собой шаль. Возникла суматоха, мужчины вскочили, и кончилось тем, что Дюмолен укрыл свою жену. Фруассар, смущенный неудачей, старался объяснить все своей неуклюжестью. Хозяйка дома, естественно, запротестовала, и через минуту все забыли о случившемся. Луиза и Селестина ушли сплетничать в парк.
Через некоторое время Дюверне и Лепер выразили желание возвратиться домой. Они еще раз поблагодарили Дюмоленов и попрощались с откровенной сентиментальностью. Фруассар сообщил, что ему тоже время исчезать, он принес свои пожелания, выражая их в виде довольно банальных комплиментов.
— Останьтесь у нас. Мы ничего еще не вспомнили о поре нашей молодости, — сказала Гортензия, глядя в глаза Фруассару. Дюмолен поддержал просьбу жены, когда Фруассар обратился к нему. Фруассар колебался некоторое время и наконец согласился. И в самом деле, сказал он, есть еще несколько важных дел в Канн, но встреча со старыми друзьями превыше всего.
Мадам Дюмолен приказала Анни приготовить для гостя две комнаты на первом этаже. Садовник Мейер принес из автомобиля чемоданчик Маккинсли, а Фруассар вынужден был воспользоваться туалетными принадлежностями и пижамой хозяина дома, поскольку он не собирался, как сообщил, оставаться более одного дня в Канн и поэтому оставил свои вещи в отеле в Ницце.
Дюмолен, проводив гостей в их комнаты, направился в свой рабочий кабинет. Он писал ежедневно допоздна.
Рабочий кабинет Дюмолена составляли в основном книги. Они тесно стояли на полках: уголовные кодексы, судебные разбирательства, заметки о политике, истории процессов, этнографические исследования образовали библиотеку, из которой писатель черпал свои знания.
Оказавшись в кабинете, Дюмолен вздохнул с явным облегчением. Он уселся за столом и с минуту не двигался, подперев голову руками.
Фруассар! Фруассар напомнил ему давние годы, начало карьеры писателя, утомительное пробивание на книжный рынок. И зависть, большую зависть в отношении Гортензии, которую любил тогда горячей юношеской любовью. Фруассар, любимец салонов Парижа, признанный повеса и любовник Гортензии. Относительно этого он не имел никаких иллюзий. Гортензия с ума сходила от этого молодого денди, источниками существования которого никто не интересовался. И сейчас, в день их двадцатипятилетнего юбилея появляется этот самый Фруассар. С удовлетворением подумал Дюмолен о его дешевом костюме, несвежей сорочке и седых висках. Также и о жалких остатках прошлого блеска героя Парижа. Нет, теперь он уже не любил Гортензию, как раньше, и не опасался, что Фруассар опять соблазнит его жену. И поэтому охотно согласился, чтобы Фруассар остался у них на несколько дней. Во взгляде Фруассара он заметил в долю секунды неуверенность, когда Гортензия предложила остаться. Бедный человек. Пусть остается. Пускай посмотрит, как они живут, пускай в свою очередь испытает зависть. Нет, он не боится за Гортензию, она знает, что такое благосостояние, постоянное, удобное, и не решится отказаться от достаточно стабильного положения. Фруассар же теперь может только медленно переживать свое поражение.