Жорж Сименон - Мегрэ и инспектор Недотепа
— Здесь… — сказал Лоньон, останавливаясь перед домом, похожим на все остальные дома этой улицы. Это было уже старое семиэтажное здание, в нескольких окнах светились огни.
Они позвонили. Дверь открылась, и они увидели, что в каморке консьержки еще горит свет. За стеклянной дверью были видны кровать, неопределенного возраста женщина с вязаньем в руках и мужчина в войлочных тапочках, распахнутой на волосатой груди рубашке без воротничка, читавший газету. Из радиоприемника лилась музыка.
— Простите, мадам… Месье Голдфингер у себя?
— Дезире, ты не видел, он вернулся? Нет?.. Да ведь он вышел всего полчаса назад…
— Один?
— Один. Я еще подумала, что ему понадобилось что-нибудь купить здесь поблизости. Ну там сигареты…
— А он часто уходит по вечерам?
— Да почти никогда. Если только в кино с женой и со свояченицей…
— А они обе дома?
— Да. Они никуда вечером не выходили… Вы хотите их видеть? Четвертый этаж, направо…
Лифта в доме не было. Ступени устилал потемневший ковер, на каждой лестничной площадке горела электрическая лампочка, освещая по две выкрашенные в коричневый цвет двери — одну справа, другую слева. Дом казался чистым, удобным, хотя и совсем не роскошным. Стены, выкрашенные «под мрамор», явно нуждались в хорошем ремонте, потому что то тут, то там на них уже выступали бежевые, а то и откровенно ржавые пятна.
Опять послышалось радио… Передавали все ту же песню из пресловутого праздничного концерта Парижской станции, которая раздавалась сегодня повсюду.
Они уже дошли до площадки четвертого этажа.
— Позвонить? — спросил Лоньон.
За дверью задребезжал звонок, и они услышали шум, с которым кто-то отодвигал стул, чтобы встать, и молодой голос, бросивший кому-то:
— Я подойду.
Быстрые легкие шаги. Поворот дверной ручки. Наконец замок открылся, и тот же голос проговорил:
— Как ты бы…
Как можно было догадаться, она хотела сказать: «Как ты быстро!»
Девушка, открывшая дверь, замерла на пороге при виде двух незнакомых мужчин и пробормотала:
— Извините, пожалуйста… Я думала, что это…
Молодая, симпатичная, одетая в черное, словно в траур. У нее были светлые глаза и белокурые волосы.
— Мадам Голдфингер?
— Нет, месье… Месье Голдфингер мой зять…
Она все еще чувствовала себя немного растерянной и даже не подумала пригласить гостей войти. В ее взоре сквозило беспокойство.
— Вы позволите? — проговорил Мегрэ, продвигаясь вперед.
Из глубины квартиры донесся еще один голос, не такой молодой и словно бы усталый:
— Что там такое, Ева?
— Не знаю…
Мужчины вошли в крохотную переднюю. Слева, за застекленной дверью угадывалась в полутьме небольшая гостиная. Судя по царившему в ней порядку и пианино, уставленному фотографиями и безделушками, этой комнатой пользовались нечасто.
Во второй комнате горел свет. Именно здесь негромко играло радио.
Но прежде чем комиссар с инспектором дошли до нее, девушка торопливо проговорила:
— Вы позволите, я закрою дверь в эту комнату? Сестра сегодня плохо себя чувствует, она уже легла…
Наверное, открытой оставалась дверь между этой комнатой и столовой, служившей гостиной. Оттуда доносился шепот. По всей видимости, мадам Голдфингер интересовалась:
— Кто это?
И Ева тихо отвечала:
— Не знаю… Они ничего не сказали…
— Приоткрой дверь чуть-чуть, чтобы я слышала…
Как и в большинстве квартир этого квартала, как и за всеми освещенными окнами, которые наблюдали сегодня комиссар и инспектор, здесь царил покой, тяжеловатый и чуть приторный покой жилищ, в которых никогда ничего не случается, в которых и представить себе невозможно, что что-нибудь может когда-нибудь случиться.
— Извините, пожалуйста… Будьте любезны, проходите…
Обстановка столовой состояла из самой обыкновенной мебели, какая тысячами продается во всех мебельных магазинах, с вечной медной жардиньеркой на серванте, с тарелками, расписанными на исторические темы, расставленными на посудной полке, затянутой кретоном в красную клетку.
— Присаживайтесь… Ах, постойте…
Три стула были завалены обрезками ткани и выкройками из плотной коричневой бумаги, а на столе лежали ножницы, журнал мод и еще один отрез ткани, который как раз кроили, когда раздался звонок.
Девушка повернула переключатель радиоприемника, и вдруг наступила полная тишина.
Лоньон, еще более угрюмый, чем всегда, разглядывал мысы своих мокрых ботинок. Мегрэ поигрывал трубкой, которая успела уже потухнуть.
— Ваш зять давно ушел?
На стене висели вестминстерские часы с боем, и девушка машинально бросила взгляд на циферблат:
— Чуть раньше десяти часов… Может быть, без десяти минут… У него на десять была назначена встреча здесь, неподалеку…
— А вы не знаете, где?
В соседней, погруженной в темноту комнате раздался шорох. Дверь так и оставалась приоткрытой.
— В кафе, наверное, но в каком, я не знаю… Но наверняка где-нибудь рядом, потому что он сказал, что вернется до одиннадцати…
— Деловая встреча?
— Конечно… Какая же еще?
Мегрэ показалось, что щеки девушки слегка покраснели. Впрочем, в течение последних минут, по мере того как она присматривалась к обоим мужчинам, ее начала охватывать все более отчетливая тревога. В ее взгляде стыл немой вопрос. И в то же время казалось, что она боится узнать правду.
— Вы знакомы с моим зятем?
— Как вам сказать… Пожалуй, немного… У него часто бывали встречи по вечерам?
— Нет… Очень редко… Можно сказать, почти никогда…
— Наверное, ему позвонили? — спросил Мегрэ, потому что заметил на круглом столике телефонный аппарат.
— Нет. Он за ужином сказал, что в десять часов ему надо будет выскочить.
Голос звучал беспокойно. Легкий шум из спальни подсказал комиссару, что мадам Голдфингер уже поднялась с постели и сейчас, должно быть, босиком стоит за дверью, чтобы лучше слышать.
— Ваш зять был здоров?
— Да… То есть крепким здоровьем он никогда не отличался… Да еще сам себя всегда настраивал… У него была язва желудка, и врач сказал ему, что он наверняка вылечится, а он убедил себя, что у него рак.
В соседней комнате послышался легкий шум, скорее даже не шум, а откровенный шорох, и Мегрэ поднял голову, уверенный, что сейчас явится мадам Голдфингер.
Он действительно увидел ее стоящей в дверном проеме, закутанную в голубой фланелевый халат. Она смотрела на них пристально и твердо.
— Что случилось с моим мужем? — спросила она. — Кто вы такие?
