Жорж Сименон - Подпись «Пикпюс»
Старик действительно в маразме или неподражаемо играет. Мегрэ извлекает из бумажника удостоверение личности и читает:
«Октав Ле Клоаген, судовой врач в отставке, шестьдесят восемь лет, Париж, бульвар Батиньоль, тринадцать».
– Всем выйти! – неожиданно взрывается он. Жозеф Маскувен послушно поднимается.
– Не вы. Вас это не касается. Да сядьте же, черт побери!
В этой кукольной квартирке теперь, когда в нее набилось чуть не полтора десятка человек, буквально не продохнуть.
– Вы тоже садитесь, господин Ле Клоаген. И прежде всего объясните, что вы делаете в этом доме.
Ле Клоаген вздрагивает. Слова он слышит, но смысл их не воспринимает. Мегрэ повторяет вопрос, потом срывается на крик.
– А, вот вы о чем. Извините. Я зашел…
– Зачем?
– Повидать ее, – бормочет старик, указывая на прикрытое простыней тело.
– Решили узнать свое будущее? Старик молчит.
– Короче, были вы ее клиентом или нет?
– Да. Я зашел…
– И что произошло?
– Я сидел здесь. Да, здесь, на этом золоченом стуле. Потом постучали в дверь. Вот так…
Старик направляется к двери. Кажется, что он хочет удрать. Нет, он только отрывисто стучит.
– Тогда она мне сказала…
– Продолжайте. Что она вам сказала?
– Она сказала: «Живо туда!» И втолкнула меня в кухню.
– Это она заперла дверь на ключ?
– Не знаю.
– Дальше.
– Вот и все. Я сел к столу. Окно было открыто. Я смотрел на улицу.
– А потом?
– Потом – ничего. Пришло много народу. Я решил, что мне лучше не показываться.
Говорит он тихо, медленно, как бы нехотя, и внезапно, совсем уж неожиданно, осведомляется:
– Табачку не найдется?
– Вам сигарету?
– Нет, табаку.
– Вы курите трубку?
Мегрэ протягивает кисет. Ле Клоаген берет щепоть табаку и с явным удовлетворением заталкивает за щеку.
– Только не говорите моей жене. Тем временем Люкас обшаривает квартиру. Мегрэ знает, что ищет бригадир.
– Ну?
– Ничего, шеф. Ключа от кухни нет ни с той, ни с этой стороны. Я послал одного из инспекторов на улицу – вдруг ключ выбросили в окно.
Обращаясь к Ле Клоагену, Мегрэ резюмирует:
– Итак, вы утверждаете, что явились сюда незадолго до пяти, чтобы повидаться с гадалкой. Без нескольких минут пять кто-то постучал в дверь особым образом, и мадмуазель Жанна втолкнула вас в кухню. Так? Вы смотрели на улицу, потом услышали голоса, но остались на месте. Даже не посмотрели в замочную скважину.
– Нет, не посмотрел. Я думал, у нее посетители.
– Вы и раньше бывали здесь?
– Каждую неделю.
– С давних пор?
– С очень давних.
Маразматик? Или нет? Квартал бурлит. Когда подъезжают машины прокуратуры, на улице толпится уже человек двести. Повсюду солнце, яркие краски, на террасах так приятно потягивать холодное пиво. Из-за новоприбывших Мегрэ приходится опять влезть в пиджак.
– Ба! Комиссар! – восклицает товарищ прокурора. – Значит, дело обещает быть интересным?
– Если не считать того, что я покамест имею дело с двумя психами, – ворчит Мегрэ себе под нос.
Этот идиот Маскувен не сводит с него глаз. Старик жует табак и шмыгает носом.
Подъезжают еще машины. Теперь это пресса.
– Вот что, Люкас, забирай-ка двух этих чудиков. Я буду на набережной через полчаса.
И тут Маскувен отмачивает нечто совсем уж сногсшибательное. Подняв голову и поискав шляпу по гостиной, где теперь царит полный хаос, служащий Пру и Друэна с серьезным видом, который он сохраняет при любых обстоятельствах, выпаливает:
– Вот видите, господин комиссар, Пикпюс убил-таки гадалку.
2. Человек в поту
Любопытно! Машинально уставившись на руку, обыкновенную руку, лежавшую на прикрытом лоснящейся штаниной колене, Мегрэ внезапно почувствовал весь трагизм происходящего и перестал считать своего спутника просто второстепенным персонажем с некоторыми странностями.
На улице Коленкура был форменный базар, по выражению Мегрэ, ненавидевшего подобные наезды прокуратуры. В царившей вокруг толчее Октав Ле Клоаген показался комиссару бесцветным субъектом с отупелым взглядом – разве что Мегрэ удивила пустота, читавшаяся иногда в светлых глазах старика, словно его душа на мгновение улетала куда-то. Каждый вопрос ему задавали дважды, трижды – лишь потом слова доходили до него, и он хмурился, пытаясь уразуметь, о чем его спрашивают.
Позднее, на набережной Орфевр, в кабинете, который закатное солнце превращало в парильное отделение бани, Мегрэ, исходя потом и непрерывно утираясь, провел обстоятельный допрос, но почти безрезультатно. Ле Клоаген не проявлял признаков растерянности. Напротив, казалось даже, что он старается идти навстречу комиссару. И хотя тот без конца промокал лицо и шею платком, кожа у старика, так и не снявшего пальто, оставалась совершенно сухой. Это Мегрэ заметил. Сомнений тут быть не могло.
Теперь они ехали вдвоем в такси с открытым верхом. Было восемь часов вечера, и по улицам Парижа разливалась приятная прохлада. Ле Клоаген не шевелился, и Мегрэ бессознательно следил за его рукой, лежавшей на колене, – рукой на удивление длинной, с ревматическими суставами и такой пергаментной кожей, что кое-где она едва не лопалась, словно пересохшая кора на дереве. На указательном пальце не хватало первой фаланги.
«О чем говорит такая рука? – думалось Мегрэ. – Сколько разного может сделать рука человека за всю жизнь и какой она становится в шестьдесят восемь лет?»
Вдруг об эту натянутую кожу стукнулась упавшая капля. Машина в этот момент шла по авеню Ваграм, окаймленной двумя рядами кафе и кино и заполненной радостным шумом толпы. Мегрэ поднял глаза. Старик глядел в пространство, черты его оставались неподвижны, но на лбу цепочкой блестели капельки пота.
Это было так неожиданно, что комиссар растерялся. До сих пор Ле Клоаген сохранял хладнокровие, может быть, даже нарочитое. Почему же он ни с того ни с сего поддался панике? Да, панике – тут не может быть ошибки. Его бросает в пот не от жары, а от страха, от дикого душевного смятения, с которым он не в силах совладать.
Неужели старик кого-нибудь или что-нибудь увидел? Маловероятно. Или на него производит впечатление взгляд комиссара, прикованный к его руке? А может быть, дело в обрубке пальца, уличающем в чем-то его владельца?
Вскоре машина выехала на бульвар Курсель, обогнула парк Монсо с его раззолоченной оградой и синеватой тенью аллей; пот на лице старика выступил еще обильней, лицо приняло землистый оттенок, и Мегрэ понял: в панику его спутника приводит приближение к дому.
Еще через несколько секунд они прибыли на бульвар Батиньоль. Дом из серого гранита. Ворота. Атмосфера полного достатка, почти что богатства. В привратницкой чисто, привратница в черном, одета вполне прилично. Лестница темновата, но перила лакированные, ступени покрыты малиновой дорожкой, закрепленной медными штангами.
