Энтони Беркли - Убийство на Пикадилли
Однако в этот момент размышления мистера Читтервика были прерваны. Рядом с пожилой дамой стоял незанятый стул, на который она положила сумку. К стулу приблизился мужчина крупного телосложения, рыжий, с вьющимися волосами, поднял сумку, подал ее даме и сел рядом со словами приветствия. Старая дама повернулась к нему с выражением явного облегчения на лице, и между ними завязался разговор.
Мистер Читтервик наблюдал за ними с интересом. Значит, вот кого она ждала, подумал он. Любопытно, кто же он, этот мужчина? Несомненно родственник. Сын? Нет, совершенно не похоже, чтобы это были мать и сын. Боже правый, бедная дама очень близорука. Как же я этого прежде-то не заметил. Она просто впилась в мужчину взглядом. Определенно потеряла очки. Может, это объясняется некоторой небрежностью, которая ей присуща, мною прежде не замеченной? Так, совсем незначительной небрежностью? Но, господи помилуй, она совершенно не похожа на женщину, которой свойственна небрежность хоть в чем-то. Да ни в малейшей степени. Совершенно напротив, сказал бы я. А, теперь понятно. Она всегда гордилась своим зрением, зоркостью, присущей всаднице, которая охотится с гончими и первой способна усмотреть лису и другую живность. Она ни за что не признается, что зрение ей стало изменять. Да, так оно и есть. Господи помилуй, как оживленно, даже очень оживленно она говорит. Интересно, не…
Внезапно мистер Читтервик почувствовал на себе взгляд крупного рыжеволосого мужчины. И в этом пристальном взгляде явно горел огонь ярости.
Мистер Читтервик подскочил на месте. Он знал, что увлеченный своей детективной игрой склонен забывать о том, что пристально глазеть на незнакомых людей неприлично. Он покраснел до корней волос и поспешно перевел взгляд на позолоченный венок, украшенный изумрудно-зелеными листьями, как раз посередине пурпурного мраморного столпа. Да, он определенно смотрел на рыжеволосого бесцеремонно, с грубым любопытством, раз тот вернул ему взгляд не только яростный, но, положительно, зловещий. Взволнованный мистер Читтервик залпом опрокинул три четверти бенедиктина в горло, готовое принять лишь четвертую часть опрокинутого, и подавился, следствием чего был отчаянный приступ кашля и оставалось только надеяться, что эта неприятность будет воспринята рыжеволосым мужчиной одновременно как извинение и раскаяние.
Но надежде было явно не суждено осуществиться. Виновато стрельнув искоса слезящимся глазом, когда зрение к нему наконец вернулось, мистер Читтервик заметил, что взгляд рыжеволосого мужчины исполнен прежней злобы Мистер Читтервик снова попытался найти поддержку у позолоченно-изумрудного венка. Однако даже пытаясь восхититься этим кричаще колоритным произведением искусства, он не переставал чувствовать, что огненный взгляд рыжеволосого сейчас просверлит дырку у него во лбу.
Если на свете существует самый сильный импульс, то это непреодолимое желание взглянуть туда, куда смотреть запрещается. Минуту и даже больше мистер Читтервик мужественно боролся с этим искушением, а целая минута сопротивления неудержимому желанию — это очень-очень долго. Затем он сдался. Дрожа от возбуждения, он кинул быстрый взгляд в сторону рыжего и снова отвернулся.
Если бы мистер Читтервик был курицей, то он бы, наверное, закудахтал, так как взгляд рыжеволосого был по-прежнему прикован к нему и, если такое возможно, выражал еще более зловещую ярость. Мистер Читтервик подавил глупое желание пискнуть. Ситуация становилась абсурдной. Да, глазеть, как он глазел, было грубостью с его стороны, но, уж конечно, взгляд невинного любопытства не заслуживал такой отъявленной ярости, исходившей от рыжеволосого человека и насыщавшей воздух почти осязаемыми флюидами. Тем не менее, как бы он ни старался подбодрить себя, чем нелепее становилась подобная ситуация, тем больше мистер Читтервик любопытствовал.
В течение нескольких последующих минут его глаза невольно играли в кошки-мышки, как это ни было смешно, с глазами рыжеволосого. Каждые три-четыре секунды поневоле, несмотря на все усилия сдержать себя, он кидал вороватый взгляд на рыжеволосого, чтобы узнать, все ли тот глядит на него, и каждый раз убеждался в этом. Мистер Читтервик сейчас отдал бы кругленькую сумму, чтобы провалиться сквозь землю, но он еще не расплатился за кофе и бенедиктин и, разумеется, поблизости не было ни единой официантки, которая вняла бы его пламенным взглядам, умолявшим подойти. Не было ни официантки, ни величественного главного официанта и ни одного другого клиента, который тоже пил бы кофе в Зале, битком набитом посетителями.
Мистер Читтервик выругался про себя самым ужасным образом. Он поклялся стаканчиком спиртного, который его тетушка всегда принимала на сон грядущий, что больше ни за что не взглянет в сторону рыжеволосого. Он начал лихорадочно декламировать про себя "Гибель "Вечерней звезды"[1]. Впервые он услышал эту балладу в четырехлетнем возрасте на первом школьном уроке и уже никогда не забывал. Она всегда служила ему нравственной опорой в такие тяжелые минуты, как эта.
"Корабль "Вечерняя звезда" плыл по морским волнам…" — прошло целых восемнадцать секунд. "И шкипер трубку раскурил, попыхивая ей…" Еще шесть. "Явись, дочурочка, ко мне…"
Постепенно мистер Читтервик замедлил темп декламации. Благозвучные, умиротворяющие слова стали оказывать на него свое обычное воздействие. И мучительное желание непременно пересечь взглядом раскаленное яростью пространство уже не было столь невыносимым.
"…Он превратился в хладный труп. Прикованный к рулю, он стал недвижим, словно лед…"
Мистер Читтервик почти овладел собой. Возбуждение постепенно уступало место чувству скромной гордости своей, закаленной как сталь, волей. Ощутил он и благодарность к покойному мистеру Лонгфелло."…Жестокий вал, как горсть песка, их с палубы слизал…" С величайшим душевным подъемом, однако постепенно сникавшим к очередной строфе, мистер Читтервик неспешно доплыл до конца баллады, не отрывая взора от символического венца на псевдомраморной колонне и неслышно, молитвенно шевеля губами."…Такая смерть настигла их в пучине моря бед…" — с поэтическим восторгом произнес мистер Читтервик, а потом решил, что столь упорное и успешное сопротивление соблазну требует вполне законной награды — мимолетного взгляда вперед и чуть направо.
Мистер Лонгфелло одержал еще одну победу. Рыжеволосый мужчина вежливо прислушивался к тому, что говорила его собеседница. И лицо у него было как у невинного младенца: ни следа каких-либо злых чувств. Очевидно, мистера Читтервика не только простили, но и забыли.
