Джамьянг Норбу - Шерлок Холмс в Тибете
Доходы от книги мы с Сидом разделим пополам, хотя оба признали, что саму рукопись и копию приложенного к ней тибетского дорожного паспорта в силу их исторической значимости следует передать какому-нибудь учебному заведению, где у ученых и прочих желающих будет к ней свободный доступ.
Даже если Тибет сокрушит китайская тирания, правду о нем не удастся придать забвению, и даже столь малый фрагмент истории, как этот, может внести свой вклад в разоблачение хотя бы нескольких лживых теорий тиранов.
Джамьянг Норбу,коттедж «Наланда», Дхарамсала.Октябрь 1988 годаВСТУПЛЕНИЕ
«Большая Игра»… Боже правый! Разве можно придумать более неудачное и более отвратительное выражение для обозначения насущнейшей дипломатической деятельности Этнографического ведомства – важного, хотя и малоизвестного ведомства в составе правительства Индии, где я, в меру своих скромных способностей, имел честь служить последние тридцать пять лет. Это обозначение исторг из себя некий мистер Редьярд Киплинг, прежде писавший для аллахабадского «Пионера». С достойной сожаления непочтительностью, свойственной многим журналистам, он умудрился единственным росчерком пера опустить важнейшую деятельность нашего ведомства до уровня тех крикетных матчей, о которых столь красноречиво пишет в своих стихах сэр Генри Ньюболт.
Я не обладаю достаточными сведениями о том, как это случилось, но, к большому сожалению, в руки мистера Киплинга попали факты по делу о «Родословной белого жеребца», которые он хладнокровно опубликовал в воскресном выпуске «Пионера» от 15 июня 1891 года под заголовком «Большая Игра»: ответ Льва на козни Медведя». По сути, это дело затрагивало пятерых владетельных князей-союзников (не имевших никакого права вступать между собой в союз) у северо-западной границы Индии, которые проводили честные, но секретные переговоры с бельгийской фирмой, производившей оружие, банкиром-индусом в Пешаваре, важным полунезависимым мусульманским правителем и – что было особенно дерзостно – с некоей северной державой, интересы которой никоим образом не совпадали с интересами империи.
Ведомство никак не ожидало такого поворота дел, и меня направили на север, где я больше года приглядывал за проделками наших пятерых раджа-сахибов. Я не вижу никакой необходимости подробно разъяснять свой modus operandi[4]. Достаточно сказать, что, установив дружеские отношения с секретарем, которому вечно недоплачивали, и переведя ему немалую сумму в рупиях, я сумел добиться выдачи важнейшей мурсалы, или «Королевских писем», – переписки государственного уровня, в результате чего выпустил, так сказать, всех котов из мешков. Я направил разоблачительные документы через Е-23, С-25 и, наконец, К-21 главе нашего ведомства полковнику Крейтону.
Действия правительства отличались неожиданным проворством и быстротой. На север была направлена тщательно вооруженная армия из восьми тысяч человек, которая обрушилась на пятерых владетельных князей, прежде чем они успели приготовиться к защите. Однако война не началась. Войска были отозваны, поскольку правительство не сомневалось, что владетельные князья усмирены, а кормить людей на горных перевалах по нынешним временам недешево. Однако решение оказалось не из лучших. По правде сказать, сам тот факт, что пятеро князей, вероломных, как вскормленные скорпионами кобры, были оставлены в живых, представляется мне предосудительной небрежностью нашего правительства. Впрочем, официально я не имею права критиковать действия вышестоящего руководства, так что все это я излагаю как частное лицо, просто чтобы пролить свет на политическую ситуацию.
Когда вышел номер «Пионера» с несдержанной, мягко говоря, статьей мистера Киплинга, в нашем ведомстве поднялась невероятная шумиха. Полковник-сахиб понял, что идея для побасенок мистера Киплинга пришла изнутри, так сказать, ab intra[5], и был вне себя от ярости от столь низкого поступка, да еще и с оттенком государственной измены. Полковник, обычно сухой и сдержанный, носился по коридорам бунгало в Амбале, где располагалось ведомство, охваченный «праведным гневом Ювенала». Все без исключения, кто имел хоть какое-то касательство к делу, побывали по очереди на допросе в его кабинете, и даже мне пришлось провести весьма неуютный час под сверлящим взглядом полковника. Конечно же, мне удалось оправдаться, хотя, если уж входить во все подробности, с меня, признаться, сошло семь потов, прежде чем допрос был закончен и мне позволили покинуть комнату sine die[6].
Проведенное следствие привело начальство к выводу, что масштабы разрушения не столь велики, как оно поначалу опасалось. Были спешно уволены два бабу из архивов, а один молодой английский капитан с литературными притязаниями (он, в частности, публиковал в «Пионере» свои стихи) был переведен в транспортный отдел армии в Меваре, где ему до конца своей карьеры предстояло ухаживать за верблюдами и волами. Что до мистера Киплинга, то ему сообщили через посредство главного редактора «Пионера», что его поведение в этой ситуации оценивается как не вполне джентльменское, однако правительство не будет принимать никаких мер, если только мистер Киплинг откажется от журналистской карьеры в Индии и вернется к себе домой и Англию. Так он и поступил.
К нашему облегчению, с нас, рядовых работников, обвинение было снято, хотя С-25 чувствовал, что полковник ставит его честь под сомнение. Впрочем, чувствительность патханов в вопросах чести ничуть не уступает их разборчивости в отношении лошадей.
А потом в темном овраге за позолоченными куполами дворца Чаттар Мунзиль в Лакнау нашли стройное смуглое тело Е-23. Безвременная кончина бедняги стала следствием дюжины ножевых ранений, не говоря уже об иных страшных увечьях.
Я считаю себя в достаточной степени спенсерианцем[7], чтобы спокойно встречать лицом к лицу столь незначительные вещи, как смерть, поскольку все они, видите ли, предопределены. Тем не менее пятеро владетельных князей, затаившихся по ту сторону перевала, и примкнувший к ним набоб некоего южного магометанского княжества, не подчиняющегося законам королевы (все они были как-то уж чересчур склонны к компромиссам в упомянутом выше деле о «родословной белого жеребца»), смертью обычно не ограничивались. Подлому акту убийства, как правило, предшествовали варварские пытки, о которых страшно даже помыслить.
