Гастон Леру - Тайна Желтой комнаты
Прошло около двух лет, и чем больше я его узнавал, тем сильнее любил, обнаружив под оживленной внешностью несвойственную юному возрасту серьезность. Однажды, когда я спросил его о родителях, он встал и ушел, сделав вид, что не расслышал вопроса.
В это-то время и разразилось знаменитое дело Желтой комнаты, которое сделало его не только первым из репортеров, но и лучшим сыщиком в мире.
Никогда не забуду, как утром 26 октября 1892 года Рультабиль появился в моей квартире. Я еще лежал в постели.
— Ну что, Сэнклер, читали? — закричал он мне прямо с порога.
— Преступление в Гландье?
— Да, Желтая комната! Что вы об этом думаете?
— Черт подери, я думаю, что преступление совершено дьяволом или Божьей благодатью.
— Будьте же серьезней!
— Что же, тогда я скажу, что не слишком-то верю в убийц, проникающих сквозь стены. Дядюшка Жак напрасно оставил после себя орудие преступления. Так как он живет над комнатой мадемуазель Станжерсон, то архитектурные исследования судебного следователя, вероятно, дадут ключ к разгадке. Мы узнаем, через какой люк или другую секретную дверь этот «добряк» мог проскользнуть, чтобы мгновенно вернуться в лабораторию к ничего не заметившему профессору. Ну что вам сказать? Это гипотеза.
Рультабиль сел в кресло, закурил трубку, с которой никогда не расставался, и несколько мгновений молча курил, чтобы подавить овладевшую им лихорадку.
Затем с иронией, которую я, право же, затрудняюсь передать, он произнес:
— Молодой человек! Вы адвокат, и я не сомневаюсь в вашем таланте оправдывать виновных, но если вы когда-нибудь станете судьей… О! С какой, легкостью вы станете осуждать невиновных. Никто не найдет никакого люка, и тайна Желтой комнаты будет еще более необъяснимой, вот почему я этим и заинтересовался. Судебный следователь прав в одном — никто и никогда не встречался с более странным делом.
— И как же, по-вашему, скрылся преступник? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Рультабиль, — пока не знаю, но идея по поводу револьвера уже есть. Преступник не пользовался револьвером.
— Кто же им пользовался?
— Мадемуазель Станжерсон.
— Не понимаю, — сказал я, — ничего не понимаю.
Рультабиль пожал плечами.
— Вас ничто не поразило в статье «Матэн»?
— Пожалуй, нет. Просто все это очень странно.
— А дверь, закрытая на ключ?
— Что же, это единственная реальная вещь во всей истории.
— Пожалуй. А задвижка?
— Задвижка?
— Задвижка, запертая изнутри! Странные предосторожности предпринимает мадемуазель Станжерсон в собственном доме. Значит, кого-то опасалась и, не желая никого волновать, приняла свои меры предосторожности. Даже взяла у дядюшки Жака револьвер, не сказав ему об этом. Особенно она не хотела пугать отца. И то, чего мадемуазель Станжерсон опасалась, — произошло. Она защищалась и боролась и даже весьма ловко использовала револьвер, ранив убийцу в руку. Этим объясняется кровавый отпечаток большой ладони на стене и на двери — следы человека, который ощупью ищет выход. Но она выстрелила недостаточно быстро и получила ужасный удар в правый висок.
— Разве мадемуазель Станжерсон ранена в висок не из револьвера?
— В газете об этом ни слова. Мне же кажется более логичным, что пистолетом воспользовалась именно она.
Ну, а чем орудовал преступник? Удар в висок показывает, что мадемуазель Станжерсон намеревались убить после неудачной попытки задушить ее. Вероятно, нападавший знал, что на чердаке ночует дядюшка Жак, и поэтому решил воспользоваться холодным оружием — дубинкой или, может быть, молотком…
— Все это, однако, не объясняет, — ответил я, — каким образом он вышел из Желтой комнаты.
— Бесспорно, — подтвердил Рультабиль, вставая, — и так как это необходимо выяснить — я еду в замок Гландье, и вместе с вами вдобавок.
— Со мной?
— Да, дорогой друг. Именно с вами. Я нуждаюсь в вас. «Эпок» поручил мне это дело, и его необходимо как можно скорее распутать.
— Но чем я-то могу быть вам полезен?
— Робер Дарзак находится в замке Гландье.
— Это верно. Горе его должно быть безгранично.
— Мне надо с ним поговорить. — Рультабиль произнес эти слова удивившим меня тоном.
— Вы полагаете найти с этой стороны что-нибудь интересное? — спросил я.
Но мой друг не желал далее объясняться. Он вышел в гостиную, попросив меня одеться да поскорее.
Я познакомился с Робером Дарзаком, оказав ему значительную юридическую услугу в одном процессе, когда стажировался у адвоката Барбье Делатура. Сорокалетний профессор физики в Сорбонне Робер Дарзак был близко связан с семьей Станжерсонов, так как после семи лет усердного ухаживания он должен был наконец жениться на мадемуазель Станжерсон, которая, несмотря на свои тридцать пять лет, была еще удивительно хороша.
Одеваясь, я крикнул Рультабилю, нервничавшему от нетерпения в моей гостиной:
— А что вы думаете о самом убийце?
— Полагаю, — ответил он, — что это должен быть светский человек или, по крайней мере, человек из общества. Впрочем, это только предположение.
— Но почему?
— А засаленный берет, а простой платок и следы грубой обуви на полу…
— Понимаю. Такое количество улик оставляют только для того, чтобы сбить с толку.
— Вы делаете успехи, мой дорогой Сэнклер, — подытожил Рультабиль.
III. Этот человек прошел сквозь ставни, как тень
Через полчаса Рультабиль и я были уже на перроне Орлеанского вокзала, ожидая отхода поезда, который должен был доставить нас в Эпиней-сюр-Орж.
Мы удостоились чести наблюдать торжественное прибытие прокуратуры Корбейля в лице господина Марке и его секретаря. Эти достойные господа провели минувшую ночь в Париже, дабы присутствовать в одном из театров на генеральной репетиции пьесы, анонимным автором которой почтеннейший судебный следователь и являлся.
Господин Марке был красивым стариком. Вежливый и галантный, он всю жизнь питал страсть к драматическому искусству. Делая карьеру судебного чиновника, он в действительности интересовался делами только как материалом для своих произведений. Располагая связями, он мог бы рассчитывать и на более высокое положение в судебном мире, но работал лишь для того, чтобы достичь успеха на подмостках Порт-Сен-Мартен или Одеона.
Необъяснимое дело Желтой комнаты должно было чрезвычайно прельстить этот благородный ум, склонный к литературе. Господин Марке увлеченно погрузился в расследование, но не как судебный работник, желающий установить истину, а как драматург, склонный к интриге, желающий непременно довести дело до последнего акта, где все и должно объясниться.
