Гор Видал - Бокс Э. Смерть — штука тонкая. Фиш Р. Л. Афера Хавьера. Макгиверн У. Экстренный выпуск
— Ну, я же не утверждаю, что он это сделал. Но хочу предложить вам пари, что все выясню раньше, чем это сделаете вы или Гривс.
Пришлось поймать его на слове: двадцать долларов тоже деньги.
Утро выдалось солнечным, но прохладным; море сверкало; повсюду кишела полиция; Гривс приехал из Риверхеда и расположился в доме в комнате Брекстона. Художнику предложили перебраться наверх, а остальным — оставшуюся часть дня провести неподалеку от дома.
Я начал анализировать алиби гостей.
Как выяснилось, миссис Виринг и мисс Ланг отправились спать в двенадцать тридцать, оставив Элли с Брекстоном в гостиной. Ренден был в клубе. Клейпул отправился на свою последнюю прогулку в полночь. Никто из женщин, насколько я понимал, не имел алиби. Элли по-прежнему оставалась вне игры, и никто не имел возможности с ней поговорить. Я начал размышлять, что имел в виду Гривс, утверждая, что очень легко организовать идеальное алиби, и обнаружил это после ланча.
За ланчем к Брекстону относились как к прокаженному. Все были взвинчены и испуганы. Поэтому мне легко удалось отделить его от остальных.
— Давайте пройдемся, — предложил я. Мы вместе вышли на галерею с видом на океан.
— Интересно, позволят ли нам… или мне, — вздохнул художник.
— Давайте попытаемся.
Мы проскользнули в дверь и на минутку остановились на террасе. Темное пятно под качалкой засыпали свежим песком. Нигде не осталось никаких признаков смерти.
Мы неловко миновали качалку и зашагали по песку. На террасе появился полицейский в штатском и уставился на нас.
— Я чувствую, может произойти что-то важное, — задумчиво сказал Брекстон. — Давайте не будем уходить слишком далеко.
На виду у детектива, мы расположились на дюне в нескольких ярдах от дома.
— Вы репортер, не так ли? — прямо спросил Брекстон.
— Не совсем так. Но я пишу для «Глоуб».
— И вам хотелось бы знать, как я утопил свою жену и убил лучшего друга семьи во время тихого уик-энда на побережье? Ведь об этом идет разговор. — Он мрачно хмыкнул.
— Может быть, что-то вроде небольшого признания, — решил я ему подыграть.
— Вы в самом деле думаете, что я это сделал?
Первая неожиданность. Но я хотел быть честным.
— Не знаю. Не думаю, но в силу ряда причин, которые не смогут помочь вам в суде.
— Именно так я к этому делу и подхожу.
— А как вы думаете, кто мог это сделать?
Он смотрел в сторону. Одной рукой он рисовал на песке женскую фигуру; я не мог удержаться, чтобы не отметить, с какой легкостью он это делал, даже не глядя… Причем рисунок не имел ничего общего с его абстракциями.
— Не думаю, что стоит говорить, — наконец протянул он. — Это всего лишь подозрение. Все это также странно для меня, как и для любого другого… Особенно после того, как для всех стало очевидным, что это сделал я. Но скажу вам вот что: я не мог совершить ни одного из этих убийств.
Это произвело желаемый эффект. Я удивленно посмотрел на него.
— Вы хотите сказать…
— Прошлой ночью, когда убили Клейпула, — предположим, что это произошло до четверти второго, до появления вас с Ренденом, — я был с Элли Клейпул.
Это, конечно, было важной новостью. Теперь стала понятна причина мрачного настроения Гривса.
— Вы сказали об этом полиции?
— С огромным удовольствием.
— И вам поверили?
— Все, что им следует сделать, — это спросить Элли.
— Но она с тех пор либо в истерике, либо вообще без сознания.
Он нахмурился.
— Так они говорят. Но когда она снова придет в себя, они увидят, что ни я, ни Элли никак не могли убить ее брата.
Мы помолчали. Я восстановил в памяти в мельчайших деталях все, что произошло прошлой ночью: когда мы с Ренденом обходили дом, что мы заметили или слышали? И в мыслях всплыл лишь большой темный дом в ярком лунном свете.
Темный! Мне показалось, я нашел пробел в его рассказе.
— Если вы разговаривали с мисс Клейпул, как вы могли это делать в темноте? Когда мы подъехали, во всем доме не было света.
— Мы были в галерее, освещенной лунным светом.
— В галерее, выходящей на террасу?
— Нет, с южной стороны, выходящей на площадку для гольфа.
— Интересно, а где же была полиция?
— Один регулярно обходил вокруг дома, а другой разыскивал запасные пробки, которые куда-то задевал дворецкий. У полицейского был фонарик, — добавил он, — чтобы осмотреть картину.
— Картину чего, вот в чем вопрос.
— Картину убийства, — мягко сказал Брекстон и проткнул пальцем нарисованную на песке фигуру. Я невольно вздрогнул.
— Вы не хотите еще что-нибудь сказать? — спросил я, стараясь выглядеть толковее, чем был на самом деле. — Завтра я напишу еще одну статью и…
— Вы могли бы отметить не только то, что я был с мисс Клейпул, когда убили ее брата, но заодно и то, что у миссис Брекстон была привычка принимать большие дозы снотворного в любое время и что четыре таблетки были средней дозой, если она нервничала. Я пытался сказать об этом полиции, но они не поверили. Может быть, теперь они отнесутся к моим словам серьезнее.
— Миссис Брекстон не убили? Она сама приняла снотворное?
— Совершенно верно. Насколько я ее знаю, смерть стала для нее такой же неожиданностью, как и для всех нас.
— Вы не думаете, что она могла попытаться покончить с собой? Заплыть туда, чтобы утонуть?
— Покончить с собой? Она собиралась жить вечно. Вы шлете таких людей.
Но вдаваться в детали он не стал, и вскоре мы вернулись в дом, а полицейский в штатском продолжал наблюдать за нами с галереи.
После обеда позвонила Лиз, и мы отправились в клуб; казалось, полицию не слишком заботило, что я делаю.
Бронзовый загар Лиз стал еще заметнее благодаря весьма откровенному туалету, который вовсе не был купальным костюмом, но тем не менее открывал взгляду ничуть не меньше. На несколько минут я позабыл про неприятности, наблюдая, как она шагает по песку, отбрасывая стройными ногами ракушки и мертвых морских звезд.
Но Лиз не позволяла мне ни на минуту забывать об убийствах. Она прочла мою статью в только что пришедшей «Глоуб», а заодно и все прочие статьи на эту тему.
— А ведь тебе опасно там оставаться, — заключила она после того, как на одном дыхании пересказала все вычитанные кровавые детали.
— Я тоже так думаю, Лиз, но что делать?
Я попытался извлечь выгоду из этой ситуации. Мысль о том, что она может испытывать эротическое возбуждение от угрожающей мне опасности (вспомните поведение женщин во время войны), меня привлекала, хотя это очень слабо сказано. У Лиз, как я подозреваю, вовсе не было воображения, просто обычное женское подозрение, что все может пойти наихудшим образом, если не вмешается женщина. Хотя возможности вмешаться у нее и не было: самое большее, что она могла сделать, — это советовать.
