Чарлз Адамс - Загадка Ноттинг-Хилла
В ответ на запросы со стороны мистера Хендерсона, сделанные им в различное время, доктор Додсуорт сообщил следующее:
«1. Обсуждая с бароном его предложение использовать танинную настойку, я прямо спросил, есть ли у него какие-либо подозрения относительно наличия яда. Он отрицал такую возможность, но с долей сомнения в голосе. Поэтому можно было судить о том, что у барона все же имеются некие подозрения.
2. Я проинформировал барона, что больная стала принимать отвар дубовой коры наряду с другими схожими препаратами — результаты обнадеживающие. Барон улыбнулся в ответ и сменил тему беседы.
3. На вскрытии барон не присутствовал, хотя изъявлял большое желание. Мистер Прендергаст был столь категорически против, что мне пришлось барону отказать; вместе с тем я пообещал телеграфировать ему результаты. Вскрытие было произведено в Бирмингеме, где в то время проживал мистер Прендергаст. Я прилагаю копию сообщения, отосланного барону. Он предлагал свою помощь при удалении из тела внутренностей, но я отклонил это предложение, ибо мистер Прендергаст специально попросил меня проследить, чтобы во время экспертизы не был допущен никто из посторонних, кроме меня самого и кого-либо из студентов или докторов местного стационара — по мере необходимости. Считаю, что эта мера предосторожности была весьма целесообразной, и я ей следовал неукоснительно.
4. Я полагал, что изначально барон был раздражен тем, что его не допустили принять участие в вышеупомянутой процедуре. По-видимому, у него к этому случаю был особый интерес. Сам он не обращался с просьбой телеграфировать ему результаты исследования. Впоследствии он сам мне прислал письмо, затрагивающее эту тему.
5. Мистер Прендергаст желал исключить возможность какого-либо повреждения обследуемых останков, именно поэтому он и предпринял соответствующие меры предосторожности.
6. Говоря „повреждение“, я имею в виду удаление следов ядовитых веществ.
7. Конечно, при желании можно было сфабриковать следы яда, которых на самом деле не было. В этом мог быть заинтересован лишь тот, кому выгодно было обвинить невиновного человека в совершении убийства, и мы, безусловно, стремились этого не допустить.
8. Понятно, что если бы такая попытка удалась, то появилось бы убедительное доказательство вины мистера Андертона.
9. Мне вспоминается один случай, когда барон недвусмысленно выказал свои подозрения. Однажды утром мы обсуждали сложившуюся ситуацию, находясь в комнате мистера Андертона. Мне понадобилось запечатать конверт с письмом, и барон зажег для меня тонкую свечу, воспользовавшись при этом обрывком бумаги из мусорной корзины. Внезапно что-то привлекло его внимание, он разгладил этот обрывок и показал его мне. Там можно было разобрать только несколько букв, часть листка была оторвана, часть обожжена. Буквы были следующие: „… ТНЫЙ КАМ…“, а также еще одна, похожая на „Е“. Ниже просматривалась верхняя часть заглавной буквы „Я“. Я не обратил на все это особого внимания, и вскоре позабыл об этом обрывке бумаги.
10. Я не сомневаюсь в том, что этот листок был извлечен из корзины для бумаг, так мне сказал барон. Сам я не видел, как он вынимает листок из корзины, но помню, как он наклонялся. Для барона не составило бы никакого труда достать этот клочок бумаги из собственного кармана, но я не вижу для этого никаких логических обоснований. Единственная цель, которую мог преследовать барон, — очернить мистера Андертона. При этом свои подозрения барон предпочитал не демонстрировать открыто.
11. Каким-либо иным способом барон свои подозрения не выказывал, напротив, он всячески стремился подчеркнуть, как мистер Андертон заботлив по отношению к своей жене, и, что особенно примечательно, никому другому не позволяет давать ей пищу или лекарство…
12. Должен признать, что идея была очевидной: подозрения, выраженные косвенным путем, должны произвести большее впечатление, нежели открытое проявление враждебности. Вместе с тем, не мог же барон Р** и в самом деле на это рассчитывать. Считаю своим долгом добавить, что, на мой взгляд, допустить такое, означает выйти за рамки официального расследования».
3. Свидетельство миссис Эдвардс
«Я работаю сиделкой, ухаживала за бедной миссис Андертон в течение всей ее болезни. Несчастная леди пребывала в глубокой тоске. Несколько недель она находилась в ожидании смерти, пока в конце концов не перешла в мир иной. Видимо, она считала себя обреченной. Не думаю, что у нее были подозрения по поводу умышленного отравления. Бедная, милая леди, я уверена, ни у кого и в мыслях не было ее отравить. Мистер Андертон был предан ей всецело. Такого любящего супруга я в жизни своей не встречала. Я готова была помогать ему во всем, ведь он так заботился о своей бедной жене. По-моему, он от нее не отлучался. Бывало так, что он почти ничего не давал мне делать самой, и мне это было не по душе. Скажем, жидкую пищу или лекарства подавал ей только сам. В основном она лишь кашкой и питалась, ничего другого есть была не в силах. От мяса ей становилось дурно. В течение последних двух месяцев своей жизни она принимала всё только из рук мистера Андертона. Лекарства он ей давал строго по часам. Из кухни любая еда для нее доставлялась сначала к нему в кабинет, а уж оттуда он сам всё приносил своей жене. Нечасто ему удавалось убедить ее что-нибудь съесть. Ей, бедняжке, иногда просто хотелось сделать своему мужу приятное, но в последние отпущенные ей несколько недель ей стало настолько худо, что желудок уже ничего не принимал. Мистер Андертон ночевал постоянно на матрасе в ее комнате, чтобы быть рядом в случае необходимости. Матрас находился рядом с кроватью миссис Андертон, и никто не мог к ней приблизиться, не разбудив ее мужа. У него был очень чуткий сон. Он мог проснуться от малейшего звука. Я мистеру Андертону говорила: если он себя вот так совсем изведет, что же тогда будет с нашей бедной леди? Пару раз мне удалось убедить его немного прогуляться. Он соглашался при условии, что я ни в коем случае не покину комнату миссис Андертон в его отсутствие. Даже когда мистер Андертон находился в своем кабинете, я обязана была быть рядом с его женой. Если мне нужно было по каким-то делам отлучиться, мне следовало ему позвонить. Кто-нибудь из нас все время был подле миссис Андертон в последние шесть недель ее жизни. Когда дела стали совсем плохи, появилась еще одна сиделка. Теперь нас было трое, и мы обеспечивали уход по заведенному порядку. Я сама уже начинала выбиваться из сил, так что еще одну сиделку было необходимо пригласить. Как удавалось держаться мистеру Андертону — не представляю. После кончины госпожи он совсем пал духом. Боюсь, что бедный мистер Андертон помутился рассудком. Помню, доктор у него как-то спросил, имеется ли в доме рвотный камень, на что мистер Андертон ответил: „Нет, но если надо, можно достать“. После этого продолжения никакого не последовало, насколько мне известно. Я об этом вспомнила вскоре после смерти бедной госпожи. Вообще говоря, ничего особенного: просто я нашла в ее комнате листок бумаги, на котором были напечатаны слова „рвотный камень“, только и всего. А внизу добавлено: „Яд“. Я взяла этот листок и показала барону. Не знаю, зачем я это сделала. Быть может потому, что он находился в доме. Позднее я этот листок передала адвокату, и он его забрал под свою ответственность. Лично у меня никаких подозрений и в помине не было. Я и сама не знаю, зачем этот листок в руки взяла, как-то случайно получилось. Хозяину я его не показывала — не до того ему было, просто убит горем. Таковы мои показания, которые я дала в ходе расследования. Добавить мне нечего. Я уверена, что миссис и мистер Андертон были в очень нежных супружеских отношениях. Никогда не встречала такой супружеской пары. Оба они очень нравились барону. Миссис же Андертон была от него не в восторге, она к барону относилась с опаской. Я не знаю, по какой причине, она на эту тему не распространялась. Скорее всего, он знал о ее отношении к нему и намеренно держался на расстоянии. Он был очень доброжелательный джентльмен. Со мной держал себя всегда подчеркнуто вежливо и обходительно. Барон частенько говорил мне, насколько заботлив мистер Андертон по отношению к своей супруге; упоминал о том, что лекарства и всё прочее он ей подает только сам. Помню, как-то раз барон заметил, что вряд ли кто-либо сможет дать ей что-либо вредоносное для здоровья без ведома ее мужа. Что-то вроде этого он сказал. Барон не скупился на всяческие похвалы в адрес хозяина. И я уверена, что мистер Андертон это заслуживал. Тот листок я показала барону. Если бы хозяин не был в такой печали, отдала бы ему. В тот день барон был в доме у мистера Андертона. Какое-то время вместе с доктором Додсуортом он находился в комнате несчастной леди, а затем расположился в гостиной, что-то ему надо было записать. Потом барон послал меня в ее комнату проверить, не обронил ли он там свою перчатку. Когда я ее искала, то обнаружила тот самый листок. Он лежал прямо под кроватью, а я наклонилась посмотреть, нет ли там перчатки барона. После смерти бедной леди комнату привели в порядок, и я подумала: как же можно вот так бумажки разбрасывать, а потом я прочитала эти слова. Кровать была без балдахина, его сняли, решив, что так будет приятнее. Сейчас я точно не помню, что именно тогда сказал мне барон, увидев этот листок. Как я поняла, у меня из-за этого могут быть неприятности. По этой причине я показала листок адвокату. Мой брат с ним раньше имел дело по поводу денег, которые должны были нам поступить. Затем листок был передан мировому судье, и началось расследование. По этому поводу я очень рассердилась, и барон тоже. Как же я могла повести себя так глупо, сказал он мне. Я и правда не знаю, зачем я так поступила с этим листочком. Барон мне что-то говорил, он не советовал мне передавать этот листок судейским. А в общем, он мне ничего не советовал, хотел, чтобы я тот листок сожгла. Я готова была вручить его барону, но он на это сказал, что побаивается, или что-то в этом роде. Видимо, оттого я и решила обратиться к адвокату».
