Лео Брюс - Дело без трупа
Стьют, казалось, пришёл к выводу, что, чтобы получить нужную информацию, придётся что-то дать взамен.
— Дело не в том, что он сделал, — ответил он, — но у нас есть причины полагать, что он, возможно, убит.
Владелец магазина изобразил соответствующее удивление.
— Что, здесь? — спросил он.
— Нет, нет. В совершенно другой части мира. Во всяком случае, мистер Фримен пропал, и я надеюсь, что вы могли бы рассказать нам о нём что-нибудь, что смогло бы помочь его найти.
На сей раз владелец магазина, казалось, действительно предпринял усилие, чтобы вспомнить Фримена.
— Нет, боюсь, что не могу. Он занимал так называемый Старый коттедж на другом конце деревни. Он прожил там приблизительно шесть месяцев. Очень тихие люди. Платили еженедельно.
— Не знаете, откуда они прибыли?
— Нет. Как я понял, они только что удалились от дел. Они собирались осесть тут, но потом решили, что здесь слишком скучно.
— Куда они отправились?
— Этого я не могу вам сказать. Но, думаю, пастор мог бы вам помочь. Они были завсегдатаями церкви, как я понял.
— В самом деле? — заинтересовался Стьют.
— Ну да. Очень верующие люди. Мы-то сами не принадлежим к англиканской церкви, так что, конечно, мы мало что знаем об этом. Но так я слышал.
— Они завели здесь каких-нибудь других друзей? — спросил Стьют.
— Я о таких не знаю. Они были довольно вежливыми со всеми, но такими, каких не назовешь общительными. Мне казалось, я слышал что-то по поводу большого пожертвования со стороны мистера Фримена на одно из благотворительных начинаний пастора, но не знаю, правда ли это.
— Очень вам обязан, — сказал Стьют, — пойду повидаюсь с пастором. До свидания.
Я был удивлён, заметив во время этого интервью, какие разные манеры допроса применял Стьют по отношению к людям, у которых хотел получить информацию. Когда люди подбегали к нему, задыхаясь от волнения и от желания рассказать всё, что они знают, он был лаконичен и холоден. Но с таким мужчиной, как этот, он мог быть вежливым, почти заискивающим.
— Это что-то новенькое относительно нашего друга Ферфакса, — сказал он, — Набожный человек, шутка ли? Ну, хорошо. Некоторые из наших самых жестоких преступников были именно такими.
Мы возвратились к автомобилю, и Стьют спросил пробегавшего мальчика-посыльного дорогу к дому приходского священника. Нам указали на большой серый каменный дом приблизительно в трёхстах ярдах, наполовину видимый с места, где мы находились. Он стоял среди роскошных деревьев, но имел вид уже разрушающегося былого великолепия, свойственный столь многим таким домам, построенным к началу прошлого столетия. Ворота к подъездной дорожке были открыты, и вскоре мы уже остановились перед внушительным подъездом.
Стьют потянул ручку дверного колокольчика из кованого железа, и где-то в недрах дома раздался печальный звон. Спустя некоторое время появилась миниатюрная девочка-служанка.
— Пастор дома? — спросил Стьют.
— Как доложить? — пискнула девочка.
— Инспектор Стьют и мистер Таунсенд.
Служанка выглядела потрясённой и заколебалась.
— Всё в порядке, — улыбнулся Стьют. — Мы приехали, чтобы провести лишь небольшое расследование.
Как загипнотизированная, служанка отступила в холл, и мы последовали за ней. Молча она проводила нас в продуваемую насквозь гостиную с безжизненным камином и исчезла. Я поглядел на огромную выставку декоративного фарфора и поёжился.
Но вскоре к нам вышел пастор, и, к нашему облегчению, мы обнаружили, что он совершенно не напоминает шумного и жизнерадостного викария из Чопли. Это был маленький и худощавый, довольно несвежего вида человек, из под манжет которого выглядывало с полдюйма нижнего белья. Но у него была располагающая улыбка и обворожительная манера разговора.
— Как я понимаю, — сказал он, — вы представляете Скотланд-Ярд. Желаете задать вопросы?
— Да, — сказал Стьют. — Хочу спросить вас о человеке по имени Фримен.
— Фримен? Вы имеете в виду моего викария? Как неприятно! Он в чём-то виновен? Я всегда отказывался выслушивать сплетни о…
— Нет, нет, — нетерпеливо перебил его Стьют.
Мне вспомнились размышления Бифа этим утром. Никогда не знаешь, что откопаешь про любого человека, сказал он. Но я промолчал.
— Нет, сэр, — продолжал Стьют, — речь не о вашем викарии. О мужчине по имени Фримен и его жене, которые жили здесь приблизительно два года и три месяца назад. Как я понимаю, он занимал Старый коттедж в вашем приходе.
Пастор нервно улыбнулся.
— О, вы имеете в виду мистера Хьюго Фримена. Да-да. Очаровательные люди. Но, конечно… — внезапно он сделался серьёзным.
— У нас имеются предположения, — объяснил Стьют, — что этот Фримен убит.
— Убит, правда? Боже, Боже. Да нет, не может быть. Как ужасно. Такие восхитительные люди. Послушайте, мы не можем продолжать разговор здесь. Пойдёмте в кабинет. Мы как раз собирались пить чай. Моей жене будет очень интересно. То есть, она расстроится. Идёмте. Дайте мне ваши пальто. Бедный Фримен. Ну, хорошо. Да-да. В расцвете жизни! Сюда, пожалуйста.
Он провёл нас через холл, выложенный плиткой, и открыл дверь. Я был рад возможности выпить чашку чая и с удовольствием вошёл в кабинет.
Если гостиная была холодной, то кабинет составлял разительный контраст. Я могу лишь охарактеризовать его как душный. Это была небольшая комната, загромождённая мебелью, и в камине пылал яркий огонь. Я разглядел не менее трёх кошек и имел все основания предполагать, что их больше. На кресле у огня сидела жена пастора: она положила на тарелку намазанную маслом лепёшку, и лишь потом поприветствовала нас. Это была крупная неряшливая женщина с неопрятными волосами и мужским голосом.
— Моя дорогая, — начал пастор, — это из Скотланд-Ярда. Инспектор Стьют. Мистер Таунсенд. Это насчёт несчастного Фримена.
Жена пастора резко выпрямилась, слишком потрясённая, чтобы обратить внимание на столь неофициальное представление.
— Ты же знаешь, я всегда говорила, — сказала она громко, — что недопустимо предоставлять ему такую большую свободу…
— Нет, нет, моя дорогая. Не Фримен, а Хьюго Фримен. Из Старого коттеджа, помнишь беднягу. Кажется, он убит.
— О, — сказала его жена с явным облегчением, — я думала, что ты имеешь в виду Фримена. Инспектор, пожалуйста садитесь. Я позвоню, чтобы принесли свежего чаю. Убит, вы говорите? (Иди-иди прочь, Тиббис. Сейчас тебе дадут молока.) Как ужасно. Они были такими хорошими людьми.
Стьют, с благодарностью поглощая хлеб с маслом, казалось, был рад пустить разговор на самотёк.
