Агата Кристи - Сверкающий цианид
— Производство оружия, — сказал Рейс. — На заводах Дьюсбери начались какие-то неполадки при испытаниях нового танка.
— Да. Этот самый Браун отрекомендовался в качестве представителя фирм, производящих вооружение. И как только он там появился, вскоре начался саботаж — как раз в то самое время. Браун сшивался среди закадычных дружков Дьюсбери — Казалось, он искал связей со всеми, кто так или иначе имел отношение к фирмам, изготавливающим вооружение. И в результате началась всякая неразбериха, в которой он, по моему разумению, приложил руки. Раз или два на заводах произошли серьезные беспорядки, и это вскоре после того, как он там появился.
— Интересная личность — мистер Антони Браун.
— Да. Он щедро наделен обаянием и, очевидно, умеет извлекать из этого пользу.
— А зачем ему понадобилась миссис Бартон? Ведь Джордж Бартон не имел никакого отношения к производству оружия?
— Не имел. Но Браун, кажется, был в довольно близких отношениях с его женой и мог из этого кое-что извлечь. Ведь вам известно, полковник, милая женщина способна выведать у мужчины все, что угодно.
Рейс кивнул, он понял: слова главного инспектора относились к Управлению контрразведки, которое он когда-то контролировал, и не были им восприняты как намек на его собственные упущения.
После минутного раздумья он произнес:
— Вы читали письма, которые получил Джордж Бар-тон?
— Да. Их нашли прошлым вечером у него в доме в столе. Мисс Марло отыскала их для меня.
— Знаете, Кемп, эти письма очень меня заинтересовали. Каково мнение эксперта?
— Бумага дешевая, чернила обычные — отпечатки пальцев Джорджа Бартона и Ирис Марло. На конверте куча всяких неопознанных следов, видимо, почтовых работников и т. д. Письма написаны, как подтвердили эксперты, человеком довольно образованным и находящимся, в здравом уме.
— Довольно образованным. Значит, не слугой?
— Видимо, нет.
— Тогда это становится еще более интересным.
— Напрашивается вывод: кто-то что-то подозревал.
— Неизвестный не обратился в полицию. Он хотел пробудить в Джордже подозрения и остаться при этом в тени. Все это весьма странно, Кемп. Возможно, он даже не сам это писал, да?
— Мог и сам написать. Но зачем?
— Кому-то захотелось представить самоубийство в виде убийства.
— И выставить в качестве палача Стефана Фаррадея? Неплохая мысль. Немало потрудились для этого. Но дело в том, что у нас абсолютно нет против него никаких улик.
— Ну, а по поводу цианида что скажете? Была найдена какая-нибудь упаковка?
— Да. Внутри следы кристаллов цианида. Никаких отпечатков пальцев. Ясное дело, в детективных рассказах упаковка содержала бы все нужные улики. Заняться бы авторам этих детективных историй нашей повседневной работой. Тут бы они и убедились, что чаще всего никаких следов не остается и приходится отыскивать несуществующее.
Рейс улыбнулся.
— Метко подмечено, А вчера вечером тоже никаких видимых следов не осталось?
— Именно этим я сегодня и продолжаю заниматься. Вчера я опросил всех присутствующих, затем с мисс Марло возвратился на Эльвестон Сквер и просмотрел стол и бумаги Бартона. Сегодня я опрошу очевидцев более обстоятельно. Допрошу и людей, находившихся за двумя другими столами в алькове… — Он перелистал какие-то бумаги. — Да, вот они. Джеральд Толлингтон — гренадер гвардейцев и достопочтенная Патриция Брайс-Вудворт. Юные жених и невеста. Бьюсь об заклад, они друг с друга глаз не сводили и до остального им дела не было. Мистер Педро Моралес, омерзительный коммивояжеришко из Мексики. У него даже белки глаз желтые. И мисс Кристина Шеннон — если речь не о деньгах, у нее язык прилипает к гортани Но сто к одному, что-нибудь они все-таки заметили. На всякий случай я запасся их именами и адресами. Начнем с этого бедняги, официанта Джузеппе. Он уже здесь. Сейчас я его приглашу.
2
Джузеппе Бальцано был человеком среднего возраста, с умным обезьяньим лицом. Он нервничал, и, по-видимому, не зря. Его английская речь отличалась достаточной резвостью, поскольку, как он объяснил, с шестнадцати лет проживал в этой стране и был женат на англичанке.
Кемп относился к нему с ясной симпатией.
— Итак, Джузеппе, давай послушаем, что ты об этом думаешь.
— Скверная история, для меня особенно. Ведь я обслуживал этот стол. Я, а не кто иной, разливал вино. Люди скажут, что я обезумел и положил отраву в бокал с вином. Это не так, но люди так и скажут. Уже мистер Голдстейн говорит, что будет лучше, если я возьму на неделю отпуск, — чтобы люди ни о чем не спрашивали меня и не тыкали пальцами. Он справедливый человек, он знает, я не виновен, я проработал там много лет, он не уволит меня, как сделали бы другие хозяева. Мистер Чарлз тоже всегда был добрым, но для меня это огромное несчастье — я боюсь. Я спрашиваю себя: значит, у меня есть враг?
— И как же, — деревянным голосом спросил Кемп, — есть?
Печальное обезьянье лицо исказила улыбка. Джузеппе протянул руки.
— У меня? На всем свете у меня нет никакого врага. Хороших друзей много, но врагов нет.
Кемп хмыкнул.
— Теперь насчет прошлого вечера. Расскажи мне про шампанское.
— Пили Клико 1928 года очень хорошее и дорогое вино. Мистер Бартон любил такое, он любил добрую пищу и вина — все самое отменное.
— Он заказал это вино заранее?
— Да. Обо всем договорился с Чарлзом.
— А что тебе известно насчет свободного места за столом?
— Он об этом тоже договорился. Сказал Чарлзу и мне. Его должна была занять попозже одна молодая леди.
— Молодая леди? — Рейс и Кемп переглянулись. — Ты ее знаешь?
Джузеппе показал головой.
— Нет, об этом мне ничего не известно. Она должна была прийти позже, вот и все, что я слышал.
— Поговорим о вине. Много было бутылок?
— Две бутылки и третья стояла наготове. Первую бутылку закончили довольно быстро. Вторую я открыл незадолго до кабаре. Я наполнил бокалы и поставил бутылку в ведерко со льдом.
— Когда ты последний раз видел, как мистер Бартон пил из своего бокала?
— Позвольте припомнить… Когда закончилось кабаре, пили за здоровье молодой леди. Был ее день рождения, насколько я понял. Потом они пошли танцевать. После этого, когда они возвратились, мистер Бартон выпивает, и через мгновение все произошло! Он умер.
— Ты наполнял бокалы, пока они танцевали?
— Нет, монсеньор. Они были наполнены, когда пили за мадемуазель, выпили немного, лишь несколько глотков. В бокалах оставалось еще достаточно вина.
— Когда-нибудь кто-нибудь — безразлично кто — приближался к столу, пока они танцевали?
— Ни одна душа, сэр. Я в этом уверен.
