Энтони Беркли - Дело об отравленных шоколадках
Первая встреча произошла на Бонд-стрит.
Когда он вышел из магазина в новой шляпе, сидевшей у него на голове безукоризненно, он увидел, как сквозь толпу к нему пробивается миссис Веррекер-ле-Межерер. Миссис Веррекер-ле-Межерер была маленькая, изящная, великолепно одетая, богатая, сравнительно еще молодая вдова, и она обожала Роджера. Роджер был не лишен самомнения, и тем не менее он не мог понять, что было тому причиной, но всякий раз, когда он уделял ей хоть каплю внимания, она готова была служить ему как собачонка (конечно, это метафора, он никогда подобного не допустил бы): глядела ему в глаза снизу вверх своими огромными влажными карими глазами и прямо таяла от восторга. И все время болтала. А Роджер, который сам любил поговорить, терпеть не мог болтовни.
Он попытался скрыться на другой стороне улицы, но машины шли сплошным потоком, и ему ничего не оставалось, как сдаться. Изобразив на лице приветливую улыбку, которая скрывала его совсем не любезные мысли, он дотронулся до своей новой отличной шляпы, слегка подпортив ее безупречный наклон.
Миссис Веррекер-ле-Межерер с радостью в него вцепилась.
— О, мистер Шерингэм! Вы-то как раз мне и нужны! Мистер Шерингэм, пожалуйста, скажите… Конечно под большим секретом… Вы действительно взялись расследовать ужасное убийство бедной Джоан Бендикс? Нет-нет, не говорите, что это не так.
Роджер хотел сказать, что он только надеется его распутать, но она не дала ему произнести ни слова.
— Ведь это правда, да? Ах, как это ужасно! Вы должны, обязательно должны узнать, кто послал шоколадки сэру Юстасу Пеннфазеру. Будет просто возмутительно, если вы не узнаете.
Роджер, как положено при светском общении, попытался, продолжая деланно улыбаться, вставить хоть слово, но бесполезно.
— Я была в ужасе, когда услышала об этом. В кошмарном ужасе, — миссис Веррекер-ле-Межерер изобразила кошмарный ужас на лице. — Понимаете, мы с Джоан были очень близкими подругами. Почти как родные. Мы же учились вместе в школе. Вы что-то хотели сказать, мистер Шерингэм?
Пока она тараторила, Роджер позволил себе недоверчиво хмыкнуть, и ее вопрос застал его врасплох. Он замотал головой, отрицая.
— И что совсем ужасно, просто чудовищно, что Джоан сама накликала на себя беду. Ну, разве это не кошмар?
Роджер насторожился и уже решил не смываться.
— Что вы сказали? — удалось ввернуть ему. Он просто не верил своим ушам.
— Кажется, это называют трагической иронией судьбы, — упивалась своей болтовней миссис Веррекер-ле-Межерер. — Конечно все ужасно трагично, но ирония тоже какая-то трагическая, я даже не представляла, что ирония такая бывает. Вы, конечно, знаете, что все случилось из-за пари, которое они заключили с мужем, и что он проспорил ей коробку шоколада, а если бы этого не было, сэр Юстас сам бы съел эти конфеты и отправился бы на тот свет, а он, все говорят, такая личность, что туда ему и дорога. Знаете, мистер Шерингэм, — миссис Веррекер-ле-Межерер перешла на шепот и опасливо, как конспиратор, огляделась По сторонам, — я никогда никому этого не говорила говорю только вам, потому что знаю, вы это оцените. Вы ведь тоже понимаете, что такое ирония, правда?
— Обожаю иронию, — автоматически ответил Роджер. — Дальше?
— Так вот: Джоан его обманула!
— Что вы имеете в виду? — спросил Роджер, не понимая.
Миссис Веррекер-ле-Межерер видела, что сообщила нечто сенсационное, и не могла скрыть своего удовольствия.
— Ну как же, она вообще не должна была заключать пари. За то и была так страшно наказана. Ужасное наказание, что и говорить, но весь кошмар заключается в том, что она сама навлекла на себя беду, да, в каком-то смысле это действительно так. Я в жутком отчаянии из-за всего этого. Мне даже страшно гасить свет, когда я ложусь спать. Сразу передо мной в темноте Джоан! Просто жуть! — И действительно, в какой-то момент на лице миссис Веррекер-ле-Межерер промелькнуло настоящее чувство — по лицу ее пробежала тень усталости.
— А почему миссис Бендикс не должна была заключать пари? — терпеливо допытывался Роджер.
— Как почему? Потому что она уже видела эту пьесу! Еще в первую неделю премьеры мы с ней вместе ходили ее смотреть. Она знала, кто окажется убийцей.
— О боже! — воскликнул Роджер, и миссис Веррекер-ле-Межерер дождалась наконец впечатления, на которое рассчитывала. — Опять Кара Судьбы? И никого из нас не минует!
— Что-то лирическое, да? — щебетала миссис Веррекер-ле-Межерер, которой эти слова мало что говорили. — Да, наверное, что-то в этом духе. Хотя, мне кажется, наказание слишком уж жестокое для такой мелкой провинности. Господи, да если каждая женщина, слукавив в споре, будет за это жизнью расплачиваться, кто из нас на белом свете останется? — с наивной откровенностью взмолилась миссис Веррекер-ле-Межерер.
— Н-да! — осторожно прореагировал Роджер.
Миссис Веррекер-ле-Межерер быстро поглядела по сторонам и облизнула губы. Роджеру казалось, она болтает на этот раз не так, как обычно, ради того лишь, чтобы болтать. А наоборот, болтает, чтобы не проговориться, а что бы не проговориться, надо болтать без остановки. И какая-то у нее есть на то скрытая причина. Казалось, она гораздо глубже восприняла смерть подруги, но не хотела это обнаруживать и заглушала все болтовней. Не без удивления Роджер отметил, что при всей любви к покойной подруге, что, возможно, было и правдой, миссис Веррекер-ле-Межерер, говоря о ней добрые слова, невольно то и дело будто намекала, что за ее подругой была какая-го вина, и, казалось, для нее самой это служило неким утешением при мысли о смерти, постигшей ее подругу.
— Уж кто-кто, но только не Джоан Бендикс! Вот что я никак не могу пережить, мистер Шерингэм. Кто бы мог подумать, что Джоан способна на такое! Джоан всегда была такая славная. Может быть, немножко прижимистая в смысле денег, с этим сталкиваться не очень приятно, особенно зная, как она богата, но это все пустяки. Конечно это была шутка, она просто разыгрывала мужа. Я вообще привыкла думать, что Джоан очень серьезная, если вы понимаете, в каком смысле я говорю.
— Вполне понимаю, — сказал Роджер, которому, как большинству людей, был доступен обыкновенный английский.
— Ну, то есть я имею в виду, что обычно люди не распространяются про честь, и совесть, и про добропорядочность, это как-то само собой разумеется. А Джоан все время про это говорила. Она всегда говорила, что это бесчестно, а то непорядочно, вот и заплатила за свою непорядочность, бедняжка. Разве нет? Я думаю, все это лишний раз подтверждает старую пословицу.
— Какую пословицу? — спросил Роджер, почти уже завороженный ее болтовней.
