Морис Леблан - Остров тридцати гробов
Стефан встал.
— Так вам хватило смелости… отваги? — проговорил он, поняв наконец, что она совершила.
— О, это было не так уж трудно, — успокоила Вероника. — Франсуа очень за вас тревожился. Он решил, что вы сидите в одном из древних застенков для пыток…
Можно было подумать, что эти слова вырвали Стефана из сна, и он вдруг понял, что вести беседу при данных обстоятельствах — просто безумие.
— Уходите отсюда! Франсуа прав. Вы даже не представляете, какой опасности себя подвергаете! Прошу вас, прошу…
Стефан был вне себя, словно страшно испугался неминуемой опасности, грозившей молодой женщине. Она попыталась его успокоить, но он продолжал умолять:
— Еще секунда — и вы можете погибнуть. Вам нельзя здесь оставаться. Я осужден на смерть, притом страшную смерть. Посмотрите, на чем мы стоим. Это похоже на пол… Да нет, ни к чему все это… Прошу вас, уходите.
— Вместе с вами, — отозвалась Вероника.
— Да, вместе со мной. Но вы должны идти первой.
Вероника твердо проговорила:
— Чтобы нам с вами, Стефан, спастись, нужно прежде всего успокоиться. То, что я сделала, пробравшись сюда, мы сможем повторить, только если будем рассчитывать каждое движение и сумеем справиться с волнением. Вы готовы?
— Готов, — ответил Стефан, ободренный ее уверенностью.
— Тогда следуйте за мной.
Вероника подошла к самому краю постели и наклонилась.
— Дайте мне руку, — попросила она, — так мне будет легче удержать равновесие.
Она повернулась и, прижавшись к скале, попыталась свободной рукой нащупать лестницу.
Это ей не удалось, и Вероника чуть откинулась назад.
Лестница сместилась. Когда по пути в пещеру Вероника резким движением оттолкнулась от нее, чтобы поставить ногу на пол, правый крюк, должно быть, соскочил с подоконника, и лестница, держась только на одном крюке, откачнулась, как маятник, вбок.
Ее нижние ступеньки находились теперь вне досягаемости.
8. УЖАС
Не будь с Вероникой Стефана, у нее обязательно наступил бы один из тех приступов бессилия, которых при всем своем мужестве она не могла избежать, когда судьба обрушивала на нее удар за ударом. Но рядом с молодым человеком, который был, по мнению Вероники, слабее, чем она, и к тому же истощен днями заточения, она нашла в себе силы сдержаться и заявила, словно ничего страшного не случилось:
— Лестница отъехала в сторону, ее никак не достать.
Стефан ошеломленно уставился на нее.
— Но тогда… тогда мы пропали. — Почему это мы пропали? — с улыбкой осведомилась Вероника.
— Нам отсюда не убежать.
— Как не убежать? А Франсуа?
— Франсуа?
— Ну да. Самое большее через час он будет уже на свободе, увидит лестницу, поймет, где я, и окликнет нас. Мы обязательно его услышим. Остается лишь набраться терпения.
— Набраться терпения? — с ужасом переспросил Стефан. — Ждать целый час? Да за это время они непременно придут сюда. Они ведь наблюдают за мной чуть ли не непрерывно.
— Ладно, тогда будем молчать.
Стефан указал на дверь, в которой было прорезано окошко.
— Они каждый раз открывают это окошко, — сказал он. — Они увидят нас через решетку.
— Но есть же ставень. Его можно закрыть.
— Тогда они войдут.
— Значит, не будем его закрывать и станем надеяться на лучшее, Стефан.
— Но я ведь боюсь за вас.
— Вы не должны бояться ни за меня, ни за себя. На худой конец, нам есть чем себя защитить, — добавила Вероника, показав ему револьвер, который она взяла из отцовской коллекции и с которым с тех пор не расставалась.
— Я боюсь, что нам даже не придется защищаться, — сказал Стефан. — У них есть иные средства.
— Какие же?
Ничего не ответив, он бросил на пол быстрый взгляд, и Вероника пристально посмотрела себе под ноги.
Поскольку камера имела форму неправильного круга, пол тоже представлял собою гранитный круг, бугристый и неровный. Однако в этот круг был как бы вписан квадрат, отделенный со всех сторон глубокой канавкой и сделанный из старых, растрескавшихся, но вместе с тем массивных и прочных балок. Одна из сторон квадрата не доходила до наружного края пещеры на какие-то двадцать сантиметров.
— Люк? — вздрогнув, спросила Вероника.
— Нет, для люка он слишком тяжел, — ответил Стефан.
— Тогда что же?
— Не знаю. Наверное, остатки какого-то древнего устройства, которое давно не работает. Хотя…
— Что — хотя?
— Этой ночью, вернее даже утром, внизу был слышен какой-то треск. Видимо, устройство пытались пустить в действие, но тут же отказались от попыток, слишком уж много времени прошло. Нет, оно не работает, и они воспользоваться им не смогут.
— Кто «они»!
И, не дожидаясь, пока Стефан ответит, Вероника продолжала:
— Послушайте, Стефан, у нас есть еще немного времени, быть может даже меньше, чем мы думаем. С минуты на минуту Франсуа окажется на свободе и придет нам на помощь. Давайте воспользуемся этой передышкой и расскажем друг другу все, что каждый из нас знает. Нам нужно спокойно объясниться. Непосредственная опасность пока нам не угрожает, и мы не потеряем время зря.
Вероника изображала спокойствие, которого вовсе не ощущала. В том, что Франсуа освободится, у нее сомнений не было, но кто может поручиться, что мальчик подойдет к окну и заметит крюк висящей лестницы? Не придет ли ему в голову, когда он не найдет матери, выйти по туннелю наружу и отправиться в Монастырь?
Между тем ей удалось взять себя в руки, и, чувствуя необходимость объясниться, о которой она только что сказала, Вероника уселась на выступ в гранитной скале, образовывавший нечто вроде сиденья, и принялась рассказывать Стефану обо всем, свидетельницей и одной из главных участниц чего она была, — начиная с поисков, приведших ее к заброшенной хижине, в которой находился труп Магеннока.
Стефан слушал ее жуткий рассказ не перебивая, однако явно был напуган — это выражалось в возмущенных жестах и отчаянии, написанном на лице молодого человека. Особенно его удручила смерть г-на д'Эржемона и Онорины. Он был очень привязан к ним обоим.
— Вот и все, Стефан, что вам необходимо знать, — заключила Вероника, поведав об ужасе, который она испытала после убийства сестер Аршиньа, обнаружения подземелья и разговора с Франсуа. — Да будет вам известно, я скрыла все это от Франсуа, чтобы мы могли продолжить борьбу с врагом.
Стефан покачал головой.
— С каким врагом? — проговорил он. — Несмотря на ваши объяснения, я задаюсь тем же вопросом, что и вы. У меня создалось впечатление, что мы попали в гущу великой драмы, которая разыгрывается годы, даже столетия, причем попали в миг развязки, в тот час, когда начал происходить какой-то катаклизм, готовившийся целыми поколениями людей. Возможно, я ошибаюсь. Возможно, речь идет о целом ряде никак не связанных между собой страшных событий и нелепых совпадений, в центре которых мы крутимся и не можем объяснить их ничем иным, как игрою случая. На самом деле я знаю не больше вашего. Я блуждаю в таких же потемках, как и вы. Меня осаждают те же горести и печали, что вас. Это какое-то безумие, какие-то необузданные судороги, необъяснимые ужимки, дикарские выходки, какое-то бешеное варварство.
