Агата Кристи - День поминовения
С довольно сумрачным видом он поднялся по ступенькам к парадному входу и нажал кнопку звонка. Он сознавал, что находится в довольно щекотливом положении. Фракция Киддерминстеров пользовалась огромным политическим влиянием, распространявшимся на всю страну. Старший инспектор Кемп твердо верил в неподкупность британского правосудия. Если бы Стивен или Александра Фарадей оказались причастными к убийству Розмэри Бартон или Джорджа Бартона, никакие связи и ничей нажим не помогли бы им избежать ответственности. Но если они невиновны или если обвинения, выдвинутые против них, окажутся недостаточно обоснованными, официальное лицо, ведущее расследование, может навлечь на себя неудовольствие вышестоящих инстанций. Стало быть, нужно проявить предельную осторожность. При подобных обстоятельствах не приходилось удивляться тому, что инспектора Кемпа не особенно радовала перспектива переговоров с Киддерминстерами. Он сильно опасался, как бы эта семейка сразу «не вскинулась на дыбы».
Однако он очень скоро понял, что недооценил противника: лорд Киддерминстер был слишком искусным дипломатом, чтобы избрать столь примитивную тактику.
Назвав свое имя и должность впустившему его дворецкому, похожему на епископа, инспектор Кемп был незамедлительно препровожден в библиотеку – просторную, слабо освещенную комнату в глубине дома. Там его уже ожидали сам лорд Киддерминстер, его дочь и зять.
Лорд Киддерминстер поднялся, протянул ему руку и самым учтивым тоном произнес:
– Вы очень точны, инспектор. Позвольте выразить вам признательность за то, что вы пришли к нам сами и не потребовали, чтобы моя дочь и ее супруг являлись в Скотленд-Ярд. Они, конечно, явились бы, если бы возникла такая необходимость, это само собой разумеется, однако все мы тем более ценим вашу любезность.
Сандра негромко подтвердила:
– Да, мы вам очень благодарны, инспектор.
Она была в темно-красном платье из мягкой ткани и сидела спиной к свету, падавшему из стрельчатого узкого окна. Все это вместе напоминало Кемпу старинный витраж, виденный в каком-то готическом соборе[60] за границей. Там был похожий образ – удлиненный овал лица, угловатые плечи. Кто-то ему тогда объяснил, что это святая… святая… запамятовал имя. Ну, леди-то Александра, во всяком случае, не святая. Кстати, и сами эти знаменитые святые – во всяком случае, многие из них, – по мнению Кемпа, были со странностями. Им полагалось бы вести истинно христианский образ жизни и быть примером доброты и всепрощения, а между тем среди них встречались нетерпимые фанатики, мучившие и себя и других.
Стивен Фарадей стоял рядом с женой. Лицо его не выражало никаких чувств. Он был воплощением сдержанности и корректности. Настоящий законодатель, достойный слуга народа. Подлинный Стивен Фарадей, человек из плоти и крови, был надежно укрыт от глаз; но этот человек существовал, и инспектор знал это.
Лорд Киддерминстер заговорил первым и сразу же, с ловкостью опытного политика, направил беседу по удобному для него руслу:
– Не скрою, инспектор, что для нас все это чрезвычайно неприятно. Уже вторично моя дочь и зять оказываются свидетелями насильственной смерти в общественном месте – оба раза члены одной и той же семьи и тот же ресторан. Такого рода известность может пагубно отразиться на репутации общественного деятеля. Разумеется, огласки избежать невозможно. Мы все это сознаем, и потому моя дочь и мистер Фарадей готовы оказать вам всяческую помощь в надежде, что в самом скором будущем обстоятельства дела окончательно прояснятся и нездоровый интерес публики угаснет сам собой.
– Благодарю вас, лорд Киддерминстер, – ответил Кемп. – Я очень рад, что вы идете нам навстречу. Это, несомненно, облегчает наши малоприятные обязанности.
Сандра Фарадей сказала:
– Пожалуйста, инспектор, задавайте любые вопросы, какие вы сочтете нужными.
– Благодарю вас, леди Александра.
– И еще одно, – вставил лорд Киддерминстер. – У вас, конечно, есть собственные источники информации, и, если верить словам моего друга министра, смерть этого Бартона рассматривается как убийство, а не самоубийство, хотя, казалось бы, по всем внешним признакам и с точки зрения стороннего наблюдателя наиболее правдоподобной версией является как раз самоубийство. Ведь ты, например, сочла его смерть самоубийством – не так ли, Сандра?
Готическая святая слегка наклонила голову.
– Вчера все это казалось очевидным, – задумчиво сказала Сандра. – Мы сидели в том же ресторане и даже за тем самым столом, где в прошлом году отравилась бедная Розмэри Бартон. С Джорджем Бартоном мы довольно часто виделись минувшим летом – он купил загородный дом по соседству с нами, – и его поведение нам показалось очень странным. Он был просто на себя не похож, и мы решили, что на него так ужасно подействовала смерть жены. Он очень ее любил и, по-видимому, так и не примирился с ее смертью. Поэтому, когда мы оказались свидетелями его собственной кончины, то сразу решили, что это самоубийство. Такое предположение казалось, ну, может быть, не то что естественным, но вполне допустимым. А предположить, что кто-то захотел убить Джорджа Бартона, я просто не могу.
– И я тоже, – торопливо вставил Стивен Фарадей. – Джордж Бартон был прекрасный человек. Я уверен, что у него не было ни одного врага.
Инспектор Кемп взглянул на три обращенных к нему выжидающих лица. «Лучше огорошить их сразу», – подумал он про себя, но вслух произнес:
– Вы рассуждаете совершенно справедливо, леди Александра. Но есть ряд обстоятельств, о которых вы, может быть, еще не знаете.
Лорд Киддерминстер поспешно вставил:
– Мы никоим образом не должны оказывать давление на инспектора. Только он сам вправе решать, какие факты следует предать гласности.
– Благодарю вас, милорд. Но у меня нет оснований держать вас в неведении. Суть дела такова: незадолго до смерти Джордж Бартон сообщил двум лицам, что его жена, вопреки официальной версии, не покончила жизнь самоубийством, а была кем-то отравлена. Мистер Бартон считал, что ему удалось напасть на след убийцы. Вчерашний обед, который он устраивал по случаю дня рождения мисс Марль, на самом деле был частью заранее подготовленного им плана, рассчитанного на то, чтобы выявить убийцу его жены.
Наступило молчание, и в этой тишине инспектор Кемп, который, несмотря на свою грубоватую внешность, был человеком чутким, уловил в воздухе нечто, что он квалифицировал как растерянность, смешанную со страхом. И хотя на лицах прочесть ничего было нельзя, он готов был побиться об заклад, что не ошибся.
Первым взял себя в руки лорд Киддерминстер. Он произнес:
– По-моему, то, что вы сейчас сообщили нам, только доказывает, что этот бедняга Бартон был… э-э-э… немного не в себе. Тот факт, что он был до такой степени поглощен смертью жены, очевидно, пагубно отразился на его психике.
– Вы совершенно правы, лорд Киддерминстер, но, с другой стороны, этот факт свидетельствует о том, что сам он был далек от мыслей о самоубийстве.
– Да-да, пожалуй.
Снова наступило молчание. Затем Стивен Фарадей неожиданно резко спросил:
– А как вообще у Бартона могла возникнуть такая идея? Ведь миссис Бартон на самом деле покончила с собой.
Кемп перевел на него безмятежный взгляд:
– Мистер Бартон был на этот счет другого мнения.
Лорд Киддерминстер поддержал зятя:
– Но в то время никаких иных версий не выдвигалось. Заключение о самоубийстве удовлетворило полицию.
Кемп спокойно ответил:
– Факты, имевшиеся в распоряжении полиции, не противоречили такому заключению. Тогда не было никаких данных о том, что смерть произошла по какой-либо иной причине.
Он знал, что такой человек, как лорд Киддерминстер, непременно уловит подтекст этой фразы. Чуть более официальным тоном Кемп сказал:
– Мне бы хотелось задать несколько вопросов вам, леди Александра.
– Пожалуйста. – Она чуть наклонила голову.
– После смерти миссис Бартон лично у вас не возникло никаких подозрений, что она умерла насильственной смертью?
– Нет, конечно. Я была уверена, что она покончила с собой. Я и сейчас в этом убеждена, – добавила она.
Кемп пропустил последнее замечание мимо ушей и продолжал:
– Не получали ли вы за истекший год анонимных писем, леди Александра?
В ее обычно спокойном голосе прозвучало неподдельное изумление:
– Анонимных писем?! Нет, нет.
– Вы точно помните? Анонимные письма – вещь неприятная, и люди, как правило, стараются поскорее выкинуть их из головы, но в данной ситуации они могут оказаться чрезвычайно важными. Поэтому я еще раз повторяю, что, если такие письма были, я должен быть поставлен об этом в известность.
