Жорж Сименон - Бургомистр города Верне
— Ну, господин Иос, хорошо пообедали?
Эта Яннеке говорила с ним так непринужденно, с такой сердечностью давней приятельницы, словно они в самом деле близко знакомы!
— Не сходите наверх посмотреть?..
На взгляд Терлинка, Манола спустилась сюда уже слишком давно. Он уставился в потолок так, словно комната Лины находилась прямо у него над головой.
— Если бы произошло что-то новое, меня известили бы.
Тогда он перевел глаза на дверь. Ему было не по себе. Хотелось двигаться. То и дело подмывало сесть в машину и вернуться в Верне, дав себе слово, что ноги его больше в Остенде не будет.
И вот дверь открылась. Маленькая старушка в фартуке осмотрелась, замахала Маноле руками. Терлинк, как и подруга Лины, разом все понял. Лицо его разгладилось.
— Мальчик? — спросила Манола.
— Девочка.
Йорис закусил губу, стараясь не выдать своего волнения, положил сигару, схватил стакан и выпил до дна.
— Бегу наверх… Навестите ее завтра? — И видя, как он побледнел, Манола нахмурилась:
— Что с вами?
— Ничего, ничего, — буркнул он. — Сколько я должен, Яннеке?
Шторы на всех трех окнах были опущены и образовывали как бы три красивых золотисто-желтых экрана, по которым метались тени.
Терлинк щелкнул дверцей машины.
В Верне, в столовой, как всегда, был приготовлен его прибор. У лампы шила Тереса. Мария чистила картошку на завтра.
При появлении Йориса она смахнула очистки с передника и направилась к плите.
— Я уже обедал, — объявил он.
И весь дом словно легонько вздрогнул.
Глава 2
Спустившись в шесть утра вниз, чтобы разжечь плиту, Мария увидела под дверью хозяев свет, остановилась и прислушалась. На лестнице было темно и холодно. Всю ночь дул ветер, и оторвавшийся где-то водосточный желоб стучал о стену с настойчивостью, доводящей до белого каления.
Марии почудилось, что кто-то слабо стонет, потом она услышала характерные шаги бааса по линолеуму: он в шлепанцах расхаживал по комнате.
Она поскреблась в дверь. Ее не услышали, и она нажала на ручку, надеясь, что уж это-то заметят.
Дверь действительно распахнулась. В рамке ее стоял Терлинк с растрепанными волосами, со спущенными подтяжками, в шлепанцах на босу ногу, в ночной рубашке с красной вышивкой по вороту. Мария взглянула на постель, шепотом спросила:
— Что-то случилось?
И тут кое-что поразило ее. Она вновь повернулась к Терлинку и внезапно почувствовала: он как-то изменился. Определить в чем она не могла.
Ему много раз случалось ухаживать за женой, и Мария заставала его столь же небрежно одетым, с обвислыми усами и щетиной на лице.
Спокойствие, отстраненность — вот что поражало в нем этим утром. Он стоял совсем рядом, а Марии казалось, будто он далеко-далеко или словно за стеклянной перегородкой. Он равнодушно распорядился:
— Сходите за доктором Постюмесом.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас.
Прежде чем выйти, Мария успела поймать взгляд Тересы, боязливо следившей за нею.
Кризис обозначился около четырех утра. Тереса с четверть часа подавляла стоны, потом позвала:
— Йорис, Йорис! Кажется, я умираю.
Он не заворчал, не потерял голову. Поднялся, зажег свет. Глянул на жену, наполовину оделся: хотя двери и окна были закрыты, в спальню при таком ветре проникал сквозняк.
Терлинку не пришло в голову звать Марию. На камине у него стояли маленькая спиртовка и голубой эмалированный котелок.
Держась руками за живот, Тереса равномерно постанывала, а подчас, когда боль усиливалась, пронзительно вскрикивала.
— Поднимите рубашку — я сделаю вам компресс.
Два часа, молча и словно думая о чем-то другом, он менял ей горячие компрессы, а жена непрерывно вглядывалась в его лицо. Иногда, подлив воды в котелок, он присаживался на свою постель и, уставясь в пол или на камин, чего-то ждал.
— Я уверена, это рак, Йорис. Еще совсем маленькой я уже знала, что умру от рака.
— Не говорите, пожалуйста, глупостей!
Разумеется, это был рак. Рак кишечника. Но сделать ничего было нельзя.
Внизу хлопнула входная дверь, и коридор тут же наполнился голосами.
Мария разыскала доктора Постюмеса: он только что вернулся из деревни, где принимал роды, и тут же последовал за нею.
При виде Терлинка он нахмурился и, взяв профессиональный тон, обратился к больной:
— Что-нибудь не в порядке? У нас маленький приступ?
Тереса уставилась на него, потом на мужа, и мимика ее оказалась настолько выразительной, что Йорис пожал плечами.
— Буду ждать вас внизу, доктор, — объявил он.
Он отправился к себе в кабинет, достал сигару из коробки, сел на обычное место спиной к газовому обогревателю, который предварительно зажег. Так он провел четверть с лишним часа, сохраняя на лице то же отсутствие всякого выражения, которое так поразило Марию.
Над головой у него шел разговор. Слышались то спокойный глухой голос Постюмеса, то — гораздо чаще — взволнованные жалобы Тересы. Доктор, видимо, выслушивал ее. Она двигалась в постели, вскрикивала от боли. На безлюдной площади, где ветер взметал обрывки бумаги, медленно занимался день.
Когда Постюмес спустился вниз, Йорис открыл дверь кабинета, и доктор, видя, что, вопреки ожиданиям, его ни о чем не спрашивают, опустил голову.
— Она боится, так ведь? — проронил наконец Терлинк, вновь усаживаясь в свое кресло.
— Думаю, она отдает себе отчет в своем состоянии. Я доказывал ей, что все это пустяки, но она мне не верит.
— И она сказала, что боится остаться прикованной к постели? Вам известно, что, собственно, ее страшит, Постюмес? — И, видя, что доктор отвел глаза, Терлинк добавил:
— Знаете, почему она вам это сказала? Она боится меня. Боится очутиться в моей власти, когда станет неподвижной и будет одиноко лежать наверху. Эта женщина всегда чего-нибудь боялась…
О чем она вас просила?
Постюмес не знал, как себя держать.
— Да, она говорила со мной о своей сестре, живущей в Брюсселе. Совершенно очевидно, что, если госпоже Терлинк придется надолго слечь, окажется, вероятно, полезно…
— Признайтесь, она сказала, что я на это не соглашусь. Уверяла, что я не выношу ее сестру так же, как ее самое… Да, Постюмес, не соглашусь… Зачем вы напускаете на себя такой вид? Вы же понимаете: у меня свои привычки. Вот уже тридцать лет, как мы с ней женаты.
— Советую вам также отвести ей отдельную комнату.
— Думаете, она уже не встанет?
— Она может протянуть еще месяцы, даже годы; ее состояние будет то улучшаться, то ухудшаться…
— Ее сестру вызовут из Брюсселя.
Отрешенность, с которой он говорил, удивляла. Терлинк смотрел на человека так, словно не видел его, и доктор ушел, что-то пролепетав.
