Кейт Аткинсон - Чуть свет, с собакою вдвоем
Трейси выудила из сумки венские трюфели. Купила в «Торнтонсе», в прошлой жизни. В жизни иной. До Кортни. До эры Кортни.
Включила телевизор. Трюфели растаяли и слиплись. На вкус, впрочем, такие же — главное не смотреть. «В Британии есть таланты» давно закончились. Она поискала кино по кабельному — из пристойного нашелся только неуместный в текущем сезоне «Эльф»[90]. «Эльфа» она записала на «Скай-плюс» для Кортни. Нажать красную кнопку «запись» — все равно что слово дать. Они, конечно, тут не задержатся и посмотреть не успеют, но ведь важно внимание.
Если б жизнь Кэрол Брейтуэйт не оборвалась так внезапно, она бы, может, сидела сейчас на диване, задрав ноги, со стаканом и сигаретой, листала бы шестьсот каналов, не находя ничего достойного просмотра. Вряд ли в прошедшие годы ей выпала бы интересная жизнь — но кому она выпала? Однако Кэрол Брейтуэйт давно умерла. Казалось бы, исчезла навеки — но нет, имя-то осталось. Дверца шкафа распахнута, коробку вытащили, подняли крышку. Зачем Линде Паллистер говорить о Кэрол Брейтуэйт?
Линда всю жизнь проработала в службе опеки, наверняка повидала худшее, на что способны люди. Трейси видела худшее, да еще с горкой. И все, что видела, ее замарало. Грязь, одно слово — грязь. Массажные салоны и стрип-клубы — это еще цветочки, а ягодки — жесткие DVD, на которых люди совершают друг с другом невыразимое. Безнравственность любого сорта — мозг плавится. Молоденькие девчонки, продающие души вместе с телами, дешевые бордели и сауны, невероятные пороки, девчонки на крэке, за десятку готовые на все. На что угодно. Арестовываешь девочек за приставания, видишь, как они возвращаются прямиком на улицы; иностранки, которые думали, что едут работать официантками и няньками, а оказались под замком в убогих номерах, целыми днями обслуживают одного мужчину за другим; студентки, работающие в «клубах для джентльменов» (ха!), чтобы расплатиться за образование. Свобода слова, либеральные доброхоты, права личности — пока больше никто не страдает. Бу-бу-бу. И вот до чего дошло. Рим при Нероне.
Зло ведь не знает границ. Что тут поделать? Начать с одного ребенка.
1974 год: канун Нового годаУжин с танцами в «Метрополе», все в смокингах. В помощь каким-то детям — больным, глухим, слепым. Рэй Стрикленд так и не разобрался — знал только, что дорого.
— Благотворительность начинается дома, — говорила его жена Маргарет. Рэй не совсем понимал. Маргарет была женщина добрая. — Пасторская дочка, — говорила она. — Нас учили, что мы обязаны помогать тем, кому повезло меньше.
— Мне, значит, шутил Рэй.
Маргарет сама из Абердина. Познакомились десять лет назад, как-то вечером, в отделении скорой помощи — Рэй еще носил форму и допрашивал какого-то пьяного, который с кем-то подрался. Маргарет была медсестрой, приехала стажироваться в Святом Иакове, хотела «посмотреть Англию». Рэй сказал, что Лидс — это еще не Англия, хотя сам дальше Манчестера пока не бывал. До знакомства с ним Маргарет планировала уехать миссионеркой во тьму далеких земель. Потом они решили пожениться, и все — он стал ее миссией, ее личной тьмой далеких земель.
Ухаживая, он обычно встречал ее после дежурства, и они заскакивали в старую «Кладбищенскую таверну» через дорогу что-нибудь выпить. Таверну сто лет назад снесли. Рэю половинку легкого «Тетлиз», Маргарет — лимонадный шенди, для нее тогда радикальный, ибо воспитывали ее в воздержании. Рэя, разумеется, тоже — западный йоркширец, методист, в молодости подписал клятву и все такое. Клятва давно нарушена.
В другой жизни Маргарет была бы святой или мученицей. Не в плохом смысле — не так, как знакомые мужчины говорили про жен: «Святую из себя корчит» или «Тоже мне мученица, жертва хозяйства». Рэй ценил ее доброту. Надеялся, что эта доброта передастся и ему. Каждый вечер ему чудилось, будто днем он потерпел неудачу.
— Не говори глупостей, — утешала Маргарет. — Ты делаешь мир лучше, хоть и по чуть-чуть.
Напрасно она в него верила. Его жизнь полнилась угрызениями, изо дня в день он ждал разоблачения. И даже не знал, что же натворил.
Он огляделся — Маргарет нигде не было.
Шишки надутые. Судьи, бизнесмены, адвокаты, члены совета графства, врачи, полицейские — целая толпа полицейских. Все сливки общества выдвинулись на позиции, дабы попрощаться со старым годом. Воздух колыхался, точно суп, — сигары, сигареты, спиртное, духи, и все перемешалось с вонью фуршетных объедков. Морские коктейли, тарелки с ветчиной, курицей и яйцами карри, картофельный салат, вазы с фруктовыми десертами. Рэя замутило. Старший суперинтендент Уолтер Истмен потчевал его всевозможными купажами. Они все пили по-черному — Истмен, Рекс Маршалл, Лен Ломакс.
— Ты один из нас, малец, — сказал Истмен, — давай-ка пей, как мы пьем. — (Кто такие эти «мы»? Масоны, полиция, члены гольф-клуба? Может, просто мужчины.) — В гору пойдешь, — сказал Истмен. — Сейчас констебль, не успеешь оглянуться — а уже инспектор.
Шишек в зале, конечно, пруд пруди. Почему Рэй — застенчивый, в пингвиньем костюме, пришлось взять напрокат в «Братьях Мосс», — здесь и очутился. Истмен уговорил купить билеты.
— Тебе, малец, полезно водиться с теми, кто повыше.
Истмен, он протеже Истмена.
— Это ведь хорошо, — сказала Маргарет. — Разве нет?
Женщины разодеты в пух и прах, сплошь атлас и стразы, заманивают мужей и женихов на танцевальный пятак, где те ворчливо ворочаются, вяло изображая фокстроты и спотыкучие квикстепы, мечтая вернуться к своим покуркам и пинтам. Истмен умеет вальсировать и этим гордится — на редкость легконог для такого крепыша. Настоял на том, чтобы Маргарет «сделала с ним кружок» по пятаку.
— Славная у тебя женушка, — сказал он.
— Да знаю.
Рэй проследил за его взглядом — Маргарет сидела у дальней стены. Полуночно-синие кружева, мягкие волосы свежезавиты и твердокаменны. Тридцать лет, но шестидесятых как будто и не заметила. Такая скромница рядом с другими, оголившими плоть, — овцы прикидываются ягнятами. А Маргарет наоборот — ягненок в овечьей шкуре. Женская скромность восхищала Рэя. Ему бы на своей матери жениться, но та не пошла бы за такого размазню. Опоры под ногами нет, вот в чем его беда-то.
— Перестань себя изводить, — говорила Маргарет, обнимая его замерзшую нервную спину на бесплодных просторах брачной постели.
Она сидела за столом с Китти Уинфилд — склонились друг к другу, как будто секретничают. Странная парочка. Китти Уинфилд в черном бархате, на шее жемчуг, длинные волосы застыли причудливой куафюрой. Единственная женщина здесь, кто понимает, что чем меньше, тем больше. Все помнят, что она была фотомоделью. Ее тогда звали Китти Гиллеспи. Все гадали о ее пикантном прошлом — встречалась со знаменитостями, попадала в газеты, одной из первых надела мини-юбку, — но теперь она — икона стиля. Женщины хотят с ней дружить, мужчины пред нею трепещут — за гранью упреков, почти за гранью похоти. Если Маргарет — святая, Китти Уинфилд — богиня.
