Морис Леблан - Золотой треугольник
— Но чтобы умереть нам, молодым и сильным, — продолжал он, — понадобится три-четыре дня или больше, а за это время нам помогут!
— Кто и как? — спросила Коралия.
— Да те же солдаты, Я-Бон, Демальон! Сегодня же ночью они хватятся нас и…
— Но ведь вы сами говорили, Патриций, что они не знают, где мы.
— Узнают! Это легко… Ведь только один переулок разделяет сады. И, кроме того, все наши действия описаны в дневнике, который я вел все это время и который запер в бюро. Я-Бон знает про его существование. Он скажет о нем Демальону… И потом есть еще Симон… Что с ним сталось? Быть может, за ним следили…
Зачем их здесь заперли? Если враг не уморит их голодом, значит он придумал для них другую муку… Бездействие томило. Снова и снова Патриций осматривал комнату, надеясь найти что-то новое. Он открыл книгу, которую они с Коралией поначалу не заметили и, перелистывая ее, увидел, что два листа соединены загнутыми уголками. Капитан разогнул листы и увидел строки, адресованные ему отцом:
«Патриций, сын мой! Если когда-нибудь ты случайно прочтешь эти строки, то узнаешь причину моей смерти. Прочти то, что я напишу, если успею, на стене справа у окна».
Коралия и Бельваль бросились к стене. Но она оказалась закрытой деревянной панелью высотой около двух метров, которая заканчивалась узким карнизом. Капитан при помощи каминных щипцов снял кусок карниза, а потом одну из досок панели. Под ней на ровной поверхности стены действительно виднелось несколько слов, написанных карандашом.
— Любимая манера Симона, — заметила Коралия, — писать на стене и потом прикрывать деревом или глиной.
Патриций снял следующие доски, и под ними оказалось еще несколько строчек, написанных, очевидно, второпях, и побледневших от времени. Их выводила рука его отца в то время, когда ему грозил мучительный конец! Через несколько часов смерть наступила для него и для его возлюбленной…
Он прочел вполголоса:
«Я пишу это для того, чтобы негодяй не остался безнаказанным… Если Коралия и я умрем, то все-таки другие узнают причину нашей смерти.
Несколько дней тому назад он сказал моей Коралии: «Вы отвергаете мою любовь и тем призываете на себя мою ненависть! Пусть это будет так, но я убью вас и вашего любовника и убью так, что никто об этом не узнает, и вашу смерть припишут самоубийству. Все готово. Берегитесь, Коралия!».
И действительно, все было готово. Он знал, что этот дом служил нам местом ежедневных свиданий, и здесь он приготовил нам могилу! Какого рода будет наша смерть? Не знаю. Быть может, голод? Мы заперты здесь вот уже четыре часа. За нами захлопнулась тяжелая дверь, и мы оказались замурованными. Бегство невозможно… Что же с нами будет?»
— Видите, Коралия, они пережили то же, что и мы… Они так же боялись смерти, так же тянулись для них часы ожидания и ужаса, и отец решил оставить это свидетельство… Очевидно, они надеялись, что их убийца не обнаружит написанного. По-видимому, раньше здесь висел тяжелый занавес. Видите, остался карниз с кольцами, на которых он держался? Потом надпись нашел Симон и замаскировал ее панелями.
Бельваль снял еще одну доску и продолжал читать:
«Ах, если бы только мне одному довелось страдать, я был бы счастлив! Но со мной должна умереть та, которую я люблю больше всего на свете! Она пока ничего не чувствует, так как потеряла сознание от ужаса и страха. Дорогая, любимая! Мне кажется теперь, что я уже вижу на милом лице тень смерти. Прости же меня, прости!»
Патриций и Коралия переглянулись. И тех так же мучили одинаковые опасения, те так же забывали о себе, думая только о другом.
Капитан прошептал:
— Он любил вашу мать, Коралия, так же, как я люблю вас. Меня тоже смерть не пугает. Я столько раз встречался с ней лицом к лицу… И ради вас, Коралия, я выдержал бы какие угодно мучения!
Он принялся ходить взад и вперед по комнате, им все больше овладевало возбуждение.
— Я спасу вас, Коралия, клянусь! И какое счастье будет отомстить!
Капитан продолжал отрывать доски, надеясь найти какие-либо указания, могущие быть полезными для них, но нашел только фразы о мести, которые он только что произнес сам.
«Коралия, они будут наказаны! Если не нами, то рукой Всевышнего! Адский план нашего врага не удастся, никто не поверит в наше самоубийство. Убийца будет узнан, и я, пока жив, буду писать то, что должно выдать его».
— Слова, только слова! — в отчаянии воскликнул Патриций. — Угрозы, и ничего, что могло бы нас навести на след! Отец, отец, неужели ты не скажешь как спасти дочь твоей Коралии! Помоги мне, научи меня!
Но ответом ему были только слова отчаяния:
»…Кто же нам поможет? Мы замурованы живыми, приговорены к смерти, от которой защититься не в силах. На столе рядом со мной пистолет. Но к чему он? На нас ведь не нападают. У нашего врага есть время, которое убьет нас само по себе, почти без его помощи… Кто поможет нам? Кто спасет мою возлюбленную Коралию?»
Нервы Коралии не выдержали и она начала плакать. Бельваль, взволнованный ее слезами, с яростью принялся отрывать последние доски. Под ними он прочитал:
«Мне сейчас показалось, что я слышу чьи-то шаги. Кто-то ходит под окнами в саду. Ах, если бы действительно кто-нибудь пришел! Тогда борьба, по крайней мере, была бы открытой. Все лучше, чем эта мертвая тишина!
Да, да, если приложить ухо к окну, то слышен шум. Точно кто-то роет землю, но не здесь, а в стороне кухни».
Патриций удвоил усилия, Коралия помогала ему. Теперь им казалось, что сейчас они узнают самое главное.
»…Прошел еще час, вперемежку с мертвым молчанием и шумом у кухни… Потом кто-то вошел в вестибюль. Это он, мы узнаем его шаги! Он прошел в кухню и там продолжал что-то делать лопатой, но теперь она ударялась о камни. Потом послышался звук разбитого стекла. Теперь он вернулся обратно в сад и роет землю ближе к нам…»
Капитан перестал читать и посмотрел на Коралию. Оба напряженно прислушивались. Потом он прошептал:
— Слушайте!
— Да, да, — ответила она, — я слышу. Шаги… Кто-то ходит в саду перед домом!
Они приблизились к окну. Действительно, в саду кто-то ходил, и так же, как когда-то их родители, они при звуке шагов почувствовали облегчение.
Человек обошел два раза вокруг дома, и шаги затихли.
Потом снова послышались неясные звуки, и Бельваль вздрогнул: похоже было, что рыли землю, причем в стороне кухни.
История двадцатилетней давности повторялась…
Прошел час. Землю все еще продолжали рыть, а капитану с Коралией теперь казалось, что это роют им могилу. Они стояли рядом, тесно прижавшись друг к другу.
— Входит в вестибюль, — прошептала Коралия.
— Да, входит, как тогда… Не надо даже прислушиваться, стоит только вспомнить! Вот он идет на кухню и роет теперь там… Лопата ударяется о камни… Слушайте, Коралия, это звук разбитого стекла!
