Джон Макдональд - Девушка, золотые часы и всё остальное
— Дьявольщина, — произнесла она задумчиво. — Нельзя же завоевать всех.
Кирби вдруг понял, насколько поразительно хорошо у него на душе. Как в детстве, ему захотелось лихо промчаться без рук на новеньком хромированном велосипеде, по главной улице, размахивая американским флагом. Хотелось разбежаться и с разгону взлететь на стену. Или встать на руки и так дирижировать ликующим оркестром, зажав палочку между пальцами ног. Бонни Ли была великолепна. Она ему безумно нравилась.
— Что, черт возьми, тебя так развеселило?
— Извини. Я и не заметил, что смеюсь.
— А чем ты зарабатываешь на жизнь, милый?
— Сейчас как раз меняю работу.
— И в чем же состоит твоя работа?
— Я занимаюсь вложением капитала… в некотором смысле…
— Вложением? — Бонни Ли хитро взглянула на Кирби и расхохоталась. — И по ночам тоже?
Кирби тоже рассмеялся, уловив намек в ее словах.
— Ну и как последнее вложение? Выгодное? — продолжала смеяться Бонни Ли.
— Так ты сама сказала: все было замечательно.
— Но ведь и ты присутствовал при этом. Разве нет, милый? Не так уж ты крепко спал, это точно. Или хочешь теперь получить медаль за доблесть? Клянусь богом, я все надеюсь когда-нибудь встретить мужчину, которому не нужно говорить, что он лучший в мире! И что с вами, мужиками, делать? Девушки мечтают быть просто Любимыми и Желанными, а вы, проклятые, даже из любви какие-то Олимпийские игры устраиваете. Чего вы все усложняете? Сперва бегаете кругами, а потом обязательно надо что-то объяснить, доказать. Как будто вы совершили нечто особенное, вот ведь подвиг! Точно любой кролик не может делать то же самое — только быстрее и чаще. Ты получил положительную оценку, и хватит об этом. Хватит! О'кэй?
— Сожалею, что я упомянул…
— Я тоже, милый. Я тоже. Разговоры на эту тему наводят на меня смертельную скуку. Это все равно как съесть бифштекс, а потом сидеть среди объедков и вспоминать, какой он был чудесный. Или, когда хочется пить, напиться до отвала чем-нибудь холодненьким, а после, разглядывая стакан, обсуждать, какой температуры был напиток. Во имя спасителя…
— Я же сказал: я сожалею, что упомянул об этом!
— Пресвятая дева Мария, тебе не следует кричать на меня, приятель!.. А знаешь, ты, похоже, заводной!
— Я очень спокойный человек! И всегда был таким! Я никогда не теряю самообладания! Отвяжись от меня, ясно!
— Кирк, милый, ты очень возбужден. Здесь есть что-нибудь перекусить?
— Немного холодной ветчины и ржаной хлеб.
— Я сейчас сделаю пару бутербродов, и у нас сразу улучшится настроение. Тебе известно, что уже три часа ночи?
Бонни Ли слезла с кровати и направилась в крошечную кухоньку, предварительно включив там яркую лампу. Приподнявшись на подушках, Кирби следил за ней. Казалось, ее длинные загорелые ноги были вырезаны из красного дерева, тщательно отполированного. Он любовался тем, как легко и непринужденно она двигалась, как плавно ходили гладкие упругие мышцы на ее спине, шее и плечах. И от мысли, что это прелестное существо недавно принадлежало ему, в душе Кирби стала разливаться чудесная удовлетворенность, какую прежде он никогда не испытывал. У него даже возникло вдруг желание взять откуда-нибудь камень побольше и крепко стукнуть им себя по голове — за то, что так долго лишал себя самых восхитительных ощущений.
Бонни Ли в кухне принялась что-то тихонько напевать. Когда она пела, ее голос становился низким. Мелодия и слова песни показались ему ужасно знакомыми.
— Билли![5] — осенило его.
Она повернулась и улыбнулась ему сквозь дверной проем.
— Господь сохрани ее душу! Я крутила ее пластинки до тех пор, пока они не начинали хрипеть. Тогда я покупала новые. И так без конца. Если б не они, я никогда бы не сделала карьеры, милый. У тебя есть какие-нибудь любимые ее песни?
— «Господь благослови Чили».
Бонни Ли радостно всплеснула руками.
— Вот совпадение! Кирк, милый, это же моя песня! Семь тысяч раз я пела ее для себя и для зрителей, и всегда у меня заново начинало щемить сердце. Когда я думала об этой несчастной брошенной девушке, о том, как обошлась с ней жизнь, я готова была заплакать. Мы поедим, и я спою тебе эту песню. Ты закроешь глаза, и тебе покажется, что Билли вернулась. Послушай, здесь есть красное бургундское. Хочешь, я принесу его со льдом, в длинном бокале?
— С удовольствием, Бонни Ли.
Она принесла на подносе толстые бутерброды с ветчиной и вино в высоких бокалах. В жизни он не ел ничего более вкусного!
— Я ночной человек, — говорила Бонни Ли, энергично работая челюстями. — Три часа, четыре — я быка могу в это время съесть.
— Но на солнце ты тоже немало времени проводишь.
— Угу! Обычно я ставлю будильник на полдень. По пять раз проплываю пятьдесят метров в бассейне, а в промежутках поджариваюсь. Держит в форме, как ты считаешь?
— В отличной форме, Бонни Ли.
Она унесла поднос и принесла еще вина. Когда и это было выпито, Бонни Ли отставила бокалы в сторону и сказала:
— А теперь закрой глаза и послушай Билли.
Она красиво спела песню. Голос был мягким и нежным. Пела она с закрытыми глазами, слегка раскачиваясь.
— «…Настоящая любовь, как хлеба корка. Ничего не поможет тебе, не бери слишком много…»
Взяв последнюю ноту, она открыла заблестевшие глаза.
— Тебе понравилось, Кирк, милый? Ты ведь все знаешь о Билли, ты попросил именно эту песню — и все, что началось так ужасно, вдруг совершенно изменилось. Чувствуешь?
— Да, Бонни Ли.
— Я страшно не хочу, чтобы ты неправильно меня понял, Кирк. Ведь это действительно первый раз в моей жизни, когда я была знакома с мужчиной так недолго.
— Я все правильно понимаю, Бонни Ли.
Она спрыгнула с кровати, выключила свет и в темноте вернулась назад. Немного погодя она спросила:
— Кирк, милый, почему тебя всего так трясет?
И еще немного погодя:
— Знаешь, у тебя руки как лед.
И еще немного позже:
— Милый, неужели это для тебя так много значит?
И когда она поняла, что действительно так, то нежно прошептала:
— Тогда для меня это значит в десять раз больше. О чем я сейчас тебе скажу. Слушай. Пресвятая дева Мария, я по уши влюбилась в этого светловолосого, то холодного, то вспыльчивого янки с дурным характером, игрока, оставшегося без работы, но такого сладостно-нежного, что я в любой момент готова заплакать. А теперь все, больше никаких разговоров…
8
Оса величиной с чайку уселась в нескольких дюймах от его лица. У осы была широкая нахальная рожа, серо-зеленые глаза, длинные густые молочно-белые волосы и пухлый рот, густо намазанный помадой. Она зло причмокивала губами и покачивала жалом. Еще у нее были большие жесткие крылья, которые казались сделанными из фарфора. Время от времени крылья начинали вибрировать, издавая резкий звук, и становились почти невидимыми.
