Рут Ренделл - Эксгумация юности
— Ну, наверное, какое-нибудь деловое свидание.
— Что ты несешь? У него нет бизнеса.
Дэвид улыбнулся, затем рассмеялся:
— Ну что ж, тогда удачи ему!
— Не смешно, — нахмурилась Фрея.
Старик оплатил счет. Они допили вино, встали и направились к выходу. Их путь пролегал на значительном удалении от Фреи и Дэвида, которые на всякий случай все-таки опустили глаза.
— Ты видел? — сказала она, когда дверь ресторана закрылась. — Он обнимал ее за талию! Совсем как молодые…
— Ну может быть, они сейчас чувствуют себя молодыми.
— Мне не по себе. Я сильно разочарована. То есть я никогда бы и не представила себе такое. Кто угодно, только не дедушка!
— Это не наше дело, Фрея…
— Нет, именно наше! Он — мой дедушка. И сейчас мне нужно выпить чего-нибудь покрепче, чем это красное пойло. Траппы[15]! Хочешь?
— Со мной-то все в порядке, — отказался Дэвид. — Я вовсе не расстроен.
— В следующий раз, — сказал Алан, — я останусь на ночь.
— Хорошо.
Дафни, конечно, не станет вдаваться в подробности, как ему удастся остаться у нее на ночь, на какие хитрости придется пойти и что придумать, чтобы объяснить свое отсутствие в течение целых суток. Нет, на сей раз это будет не Роберт Флинн. Эта отговорка тревожила все больше: ничего не подозревающий Флинн мог внезапно явиться к ним, словно чудовище из морской пучины, высунуть свою уродливую голову (хотя Алан помнил его как весьма симпатичного мужчину) и, проскрежетав страшными челюстями, откусить ему руку или ногу. Внутри у Алана похолодело. Для него потерять Дафни сейчас все равно что лишиться руки или ноги, никак не меньше. Роберту Флинну нельзя позволить отнять у него Дафни. Лучше уж разбить брак. Но он и так уже разбит, не так ли?
Опасения, главным образом связанные с Робертом Флинном, именем которого он уже и так злоупотребил, не покидали его на протяжении всей поездки в метро. Он даже представлял себе, как войдет в квартиру и обнаружит там не только Розмари, но еще и Роберта Флинна с женой. И все трое соберутся вместе, чтобы вывести его на чистую воду, выслушать его жалкие объяснения и сурово осудить его поступок.
Конечно же, ничего подобного не произошло. Розмари лежала в постели и, по-видимому, уже спала, а медно-красный шелковый костюм, уже законченный, покоился на вешалке в прихожей.
Глава девятая
Майкл захватил с собой большую коробку конфет. Цветы он собирался купить в Льюисе, в случае необходимости попросив таксиста остановиться у цветочного киоска по пути к Зоу. Из телефонного разговора двухдневной давности с Брендой Миллер, сиделкой Зоу, ее подругой и верной спутницей, он понял, что пока волноваться не о чем. Женщина в возрасте девяноста двух лет обычно испытывает слабость и недомогание, но Бренда считала, что врач, позвонивший ей в тот день, даже преувеличивал, когда заявил, что у тети начальная стадия болезни Альцгеймера.
— Я подумала, хотя не сказала, что человек ее возраста едва ли может пребывать в ранней стадии чего бы то ни было…
— Я приеду в четверг, и мы вместе посмотрим, — сказал Майкл. — Она ведь не хочет, чтобы Зоу отправилась… ну, в частный санаторий, или приют, или что-то в этом роде, не так ли?
— Об этом не было сказано ни слова. Мы ведь знаем, что это попросту убило бы ее.
И вот он наконец приехал к ней с конфетами и цветами — букетом золотистых роз и розово-желтых люпинов. Он поцеловал ее, а она, как обычно, тепло улыбалась. Ее голос стал немного слабее, а движения — медленнее. Вместо палочки, а потом и двух палок, помогавших ей при ходьбе, она теперь использовала ходунки.
— Эту штуку перестали называть рамой Циммера, — сказала она. — Ты разве не заметил? Думаю, что это связано с антинемецкими предрассудками или, может быть, неприязнью к ЕС.
Нет, о начальной стадии Альцгеймера не могло быть и речи.
Бренда подала обед, после чего обе женщины с удовольствием съели несколько конфет. Когда Майкл навещал Зоу, она пропускала свой обычный послеобеденный сон. В таких случаях она просто ложилась пораньше. Она не хотела спать, когда он навещал ее. Кроме того, сегодня она должна была ему кое-что рассказать; это было нечто крайне важное и очень личное, поэтому она попросила, чтобы Бренда на полчаса оставила их наедине. Хотя и двадцати минут должно было вполне хватить. Бренда восприняла это совершенно спокойно, без всяких обид. В конце концов, она всегда потом может расспросить старушку.
Майкл видел, что Зоу поела совсем немного — какой-то микроскопический кусочек жареного палтуса, тончайший ломтик хлеба и эти две конфеты. Он также заметил, каким бледным стало ее лицо… мертвенно-бледным… Нет, он боялся даже мысленно произносить эти слова. Конечно, возраст не мог не сказываться. Тем не менее эти перемены неприятно поразили его. Равно как и глаза — они потеряли свой былой голубой цвет и стали серыми, как стоячая вода. Замечательные голубые глаза — это первое, что Майкл прежде всего запомнил, когда она много лет назад чмокнула его в щеку на железнодорожной станции Льюиса.
— Садись, мой дорогой, — сказала Зоу, когда они остались наедине в ее небольшой комнате, куда обычно приглашали нечастых гостей. — Сынок. Я всегда считала тебя сыном. Надеюсь, что ты не возражаешь.
Он обхватил ладонями ее руку и не отпускал ее.
— В моем возрасте, Майкл, уже пора задумываться о смерти. Каждый должен об этом думать, и здесь нет ничего страшного. Каждый раз, когда я вижу тебя, я понимаю, что, возможно, не увижу тебя снова. Я не хочу говорить о твоем отце и уверена, что ты тоже, но есть одна вещь, о которой мне нужно тебе рассказать. На самом деле даже две вещи.
Это произошло в последний раз, когда я его видела. Он был один, оставил Шейлу дома. Бедняжка Шейла! Мне она не нравилась, но было жаль ее — так же, как когда-то тебя. Но думаю, тебе больше повезло, Майкл.
— Знаю, знаю, — ответил он, — ведь ты отыскала меня и привезла сюда. — Он хотел добавить «и стала для меня матерью», но боялся, что заплачет.
— Нет, я не это имела в виду. Я хотела сказать — потому что тебе удалось избавиться от него. Я сейчас расскажу тебе, о чем он тогда меня попросил. Думаю, об алиби. Я знаю, что это такое, но понятия не имею, что означает само слово. Но ты ведь юрист…
— В переводе с латыни это означает «пребывание в другом месте».
— Правда? Так вот о чем он просил меня, когда явился сюда один. Чтобы я обеспечила ему алиби.
Майклу хотелось сказать, что он не слышит всего этого. Он все же промолчал, но про себя подумал, что, вопреки всем признакам, старость все-таки берет свое.
