Райнов Богомил - Человек из прошлого
Сажусь на проклятую табуретку у кровати и закуриваю. Андреев подтягивает свалившееся одеяло и тоже садится.
— В два часа я встретился с Верой. У меня были билеты в кино. Вышли мы из кино около четырех. Потом погуляли в парке. Потом посидели в "Берлине". Потом я проводил Веру и вернулся домой.
— Сколько было времени?
— Наверное, около семи с половиной…
— Продолжайте.
— Когда я открывал дверь, мне показалось, что звонит телефон, но пока я дошел до спальни, звонки прекратились. Я пошел в кухню поставить чай и услышал, что телефон зазвонил снова. Я побежал в спальню, обеспокоенный, — мне редко кто звонит домой, да еще в воскресенье. Голос мужской, незнакомый. "Товарищ Андреев?" — "Да", — говорю. "Мне нужно поговорить с вами по очень срочному делу". — "Говорите", — отвечаю. "Нет, это не телефонный разговор". — "А о чем, в сущности, речь? — спрашиваю. — И кто вы такой?" — "Вы меня не знаете, — отвечает неизвестный. — А о делах по телефону не говорят. Это касается лично вас. Будьте на остановке в Княжевс ровно в восемь тридцать. Я буду вас ждать возле будки. Там все объясню". Я хотел спросить: "Почему вы не зайдете ко мне домой?", но он уже положил трубку.
— В котором часу это было?
— Минут через пятнадцать после того, как я вернулся, значит, приблизительно в восемь без четверти.
— И вам назначили встречу в восемь тридцать… Хорошо рассчитали время, так, чтобы у вас не было возможности принять какие-то меры… И вы, конечно, отправились в Княжево?
— Ну да. Почему бы не узнать, что там такое?
— Да, почему бы и нет… Понятно…
— А вы посмотрели, что находится в том пакетике, который был у вас?
— В том-то и дело, что ничего там нет. Кожаная записная книжка у двумя десятками имен и против имен — какие-то цифры. Никаких улик и в помине.
— Вы об этом не сожалейте. Улики подчас — это нечто неопределенное. Для вас нож — это орудие, с помощью которого режут хлеб, но точно такое же безобидное пособие на столе у следователя может привести какого-нибудь индивида в трепет… Вспомните лучше, что еще вы скрыли от меня во время утреннего разговора.
— Больше ничего, — отвечает Андреев. — Так я и решил — ничего не скрывать, кроме записной книжки.
— Гм… — поглядываю на него вопросительно. — А почему — кроме записной книжки?
— Потому что с помощью этой книжки мы с Верой думали вырвать у Танева признание. Я лично не понял, какие улики скрыты в этом блокноте, но раз Медаров так бережно его хранил — значит, можно предположить, что он все же содержал что-либо, написанное невидимыми чернилами или вложенное изнутри в переплет, словом, не знаю… И мы с Верой решили предложить Таневу обмен, предварительно установив в комнате Веры потайной магнитофон. Я, вообще говоря, разбираюсь в магнитофонах…
— В данном случае нам больше поможет пепельница, — замечаю я, закуривая.
Андреев оглядывается в поисках пепельницы, но сейчас он может мне предложить лишь пустую чашку.
— Значит, магнитофон? — возвращаюсь я к его рассказу. — Хитро придумано…
— Ну да. Все, что расскажет нам Танев в обмен на улику, послужит в дальнейшем ценным материалом для следователя. Запись, которую мы хотели получить, в сущности, была предназначена для вас…
— Очень мило, — киваю, выпуская струю дыма.
— Потому что вы сами ничего бы не добились от Танева. Ведь в ответ на искреннее признание он все равно мог бы ожидать от вас лишь смертный приговор. А мы могли
предложить ему нечто для него важное: "Получишь
записную книжку, если скажешь, кто и как убил Андреева".
— И он тут же закроет лицо руками и зарыдает: "Я, я его убил!" Умно задумано.
Андреев старается не обращать внимания на мои подначивания, но он уже и сам, очевидно, начинает сомневаться в непогрешимости своего замысла. И говорит, как бы оправдываясь перед собой:
— Достаточно было его признания, что он только присутствовал при убийстве, чтобы сделка себя оправдала. А он был вынужден хоть в чем-нибудь признаться: ему нужно было только добраться до записной книжки. А потом он бы легко отрекся от всего, в чем признался…
— А в это время потайной магнитофон ведет свою роковую запись, — дополняю я. Ох уж мне эта самодеятельность! Вы уморите меня вашими сделками с преступным миром. Опишите голос человека, который звонил вам этим вечером.
— Мужской голос, чуть низковатый, но не очень ясный.
— Естественно! Говорил через платок. А если вы его услышите — узнаете?
— Навряд ли…
— Впрочем, не желаю вам его услышать, — добавляю, задумчиво поглядывая на Андреева. — Да, товарищ инженер-электрик, мало нам своих забот, придется еще обеспечивать вашу безопасность.
— Неужели вы думаете…
— А вы разве не думаете?.. Если тот, кто искал, не нашел того, что искал, — а человеку этому пальца в рот не клади, — логично предположить, что поиски будут продолжены… Вы играете в белот?
— Плохо, — бормочет Андреев, немного ошарашенный неожиданным вопросом.
— Тогда будете биты. Но лучше быть битым в карточной игре, чем если случится нечто другое. Так что я пришлю вам на ночь партнера по белоту. А завтра утром вас проводит до места работы другой товарищ, Разрешите, я позвоню?
— Телефон в холле.
— Знаю, — говорю. — В сущности, это была первая ваша ошибка. В другой раз, если будете рассказывать, что кто-то притащился к вам с другого конца города, чтобы сообщить какую-то ерунду, спрячьте сначала телефон, иначе никто вам не поверит. Впрочем, и это не поможет. Ваш номер есть в телефонном справочнике…
После этого назидательного выступления я отправляюсь в холл, а хозяин пробует водворить хоть что-нибудь на место.
— Меня обокрали! — кричит он спустя мгновение. В голосе его звучит облегчение. — Нет моего нового костюма. И денег нет…
— Сколько было?
— Не состояние, конечно, — пятьдесят левов. Но важно, что их нет. И выходит, что это обычная кража.
— Предоставьте делать заключение людям, которые несколько лучше разбираются в технике кражи, — говорю я, подходя к телефону.
Поднимаю трубку. Гудка нет. Машинально дую в трубку, потом кладу ее и дергаю за шнур. Это не требует большого напряжения мышц. Через мгновение оборванный конец — в моей руке.
— У вас оборван шнур, дорогой, — говорю Андрееву, который появляется на пороге спальни.
— То есть как?..
— Очень просто, методом выдергивания, — объясняю я, показывая конец шнура. — Вообще довольно серьезная предохранительная мера для кражи пядитесяти левов.
С этими словами делаю прощальный жест рукой и ухожу, оставив Андреева с неразберихой в комнате и с нечистой совестью.
