Тони Рейнольдс - Потерянные рассказы о Шерлоке Холмсе
Холмс задумался.
— А этот молодой человек, этот мошенник, — наконец заговорил он, — вы знаете характер его ранения?
Меня озадачил этот вопрос.
— Его ранили в челюсть пулей из винтовки, насколько я понял. Но какое отношение это имеет к делу?
— Это может иметь большое значение — неужели вы не понимаете? — Шерлок Холмс вскочил на ноги. — Вы раздобыли недостающий фрагмент головоломки, Уотсон. Мы тотчас же нанесем визит мадам Беверли и ее сообщнику. Думаю, полиция нам не понадобится.
Вскоре мы уже стучались в дверь медиума. Мадам Беверли открыла сама. При виде нас с Холмсом выражение ее лица стало удивленным и настороженным.
— Добрый день, мадам, — поздоровался Холмс, поклонившись. — Удобно ли вам будет сейчас переговорить со мной и доктором Уотсоном?
— Как вам угодно, — ответила она.
Мадам Беверли явно не обрадовал наш визит, тем не менее она позволила нам войти и пригласила в гостиную, где мы ранее присутствовали на спиритическом сеансе. При дневном свете эта комната выглядела беднее, чем при задернутых портьерах и слабом освещении. Ковры потертые, мебель обшарпанная, причем и то и другое изначально было не особенно хорошего качества.
Мадам Беверли закрыла дверь и присоединилась к нам. Она не предложила нам сесть и осталась стоять сама.
— Так что же я могу для вас сделать, мистер Холмс? — спросила она.
— Прежде чем я начну, могу ли я попросить, чтобы ваш компаньон присоединился к нам? То, что я должен сказать, касается его в такой же степени, как и вас.
Она не отрывала от него взгляда, соображая, что ответить.
— Я веду все дела в этом доме, мистер Шерлок Холмс, — наконец произнесла она ледяным тоном. — Соблаговолите изложить, что вам нужно.
— Очень хорошо. Я хочу воззвать к вам как к женщине, которая скоро сама станет матерью, чтобы вы подумали о чувствах другой матери, потерявшей свое дитя.
— Я вас не понимаю.
— Миссис Мёрчисон скорбит об утрате сына. Ее жизнь безрадостна, и не проходит дня, чтобы она не ощутила боли при мысли о нем. А между тем, как вам отлично известно, Томас Мёрчисон жив. Я здесь для того, чтобы просить вас обоих открыть правду его родителям. Заявляю вам прямо, что если этого не сделаете вы, то сделаю я.
Мадам Беверли ничего не ответила. Она молча стояла, обуреваемая чувствами, о которых мне оставалось только гадать. В эту минуту мы услышали шаги: кто-то поднимался по лестнице из полуподвала. Дверь отворилась, и вошел молодой человек. Нижняя часть его лица была закрыта шарфом.
— Я слушал у переговорной трубки, — пояснил он. Молодой человек взял мадам Беверли за руку и, подведя к дивану, усадил.
— Пожалуйста, присаживайтесь, джентльмены, — предложил он нам.
Мы уселись, и после паузы, во время которой молодой человек собирался с мыслями, он рассказал нам свою историю. Мне пришлось напрягаться, чтобы что-то расслышать, так как он говорил очень невнятно, а шарф заглушал звук.
— Вы правы, джентльмены, я действительно Томас Мёрчисон, — начал он. — С той минуты, как мы высадились в Африке, нам пришлось сражаться с врагом, воевать с которым мы не умели. Буры избрали непривычную для нас тактику: превосходные стрелки, они вели по нам прицельный огонь из винтовок, умело используя естественные укрытия. Мы постоянно нес ли большие потери. К тому же они воевали в своей обычной одежде фермеров, чаще всего окрашенной в коричневые тона, близкие к цвету земли, и легко сливались с пейзажем. А мы выступали строем в форме нашего полка: красные мундиры, синие брюки и белые шлемы.
Мы пришли маршем в горы Дракенсберг, и нам приказано было разбить лагерь на высоте Маджуба-Хилл. Нас было около шести сотен — из нескольких полков, включая Ратлендширский. Мы разбили лагерь в большой неглубокой впадине на вершине холма. Буры атаковали нас в тот же день. Они очень метко стреляли из винтовок, прячась за валунами. Чтобы открыть ответный огонь, нашим людям пришлось занять позицию на внешней границе лагеря, на самом краю впадины. Они были легкой мишенью, и их убивали одного за другим. В конце концов буры оттеснили наших солдат от краев впадины и теперь стреляли по нам, скопившимся в низине. Мы едва видели врага, джентльмены, — такой густой дым стоял от их непрерывно паливших винтовок.
Мы попытались вырваться из впадины и спуститься с холма, но это было не отступление, а бегство — мы удирали сломя голову. В этой свалке я получил ранение в лицо — пуля вошла за левым ухом, а на выходе раздробила мне челюсть. Я скатился по склону и некоторое время лежал без сознания.
Когда я пришел в себя, уже смеркалось. Я пополз прочь: единственной моей целью было убраться оттуда как можно дальше. Когда я пил из ручья, на мое счастье, мне случайно повстречался старый охотник, в жилах которого текла английская, а не голландская кровь. Он был молчалив. Этот человек перевязал мои раны и оставался со мной до тех пор, пока я не окреп настолько, что смог идти. Тогда он дал мне запас вяленого мяса на несколько дней и распрощался со мной.
У меня не было никакого желания вернуться в полк. Я хотел просто покончить с войной и больше не сражаться. День за днем я пробирался к Дурбану, находящемуся на побережье. Это путешествие заняло больше года, и мне пришлось просить милостыню. Но, надо сказать, я не голодал: когда люди видели мои ужасные раны, их охватывали отвращение и жалость, и они давали то, в чем я нуждался. В первую неделю моих странствий жена фермера пожертвовала мне поношенную одежду, так что я мог сбросить лохмотья, в которые превратилась моя форма.
Я отработал проезд до Ливерпуля и вернулся в свой родной город. Однако я не мог показаться на глаза родителям: мама всегда так гордилась моей красивой внешностью, а отец, наделенный чувством долга, презирал бы человека, который сбежал от врага и дезертировал из своего полка. Я предпочел, чтоб они верили, будто я погиб, сражаясь за родину.
Зато я снова обрел мою дорогую Дженни. Я познакомился с ней после спектакля в Театре принца Уэльского: давали «Сон в летнюю ночь», и она играла Елену. Мы полюбили друг друга, но я не мог сказать об этом моим родителям, так как они бы сочли актрису неподходящей партией для своего единственного сына. Мы решили подождать, пока я отслужу в армии: тогда мое положение упрочится, и мы сможем объявить о нашей любви.
Когда я добрался до ее двери, она впустила меня, не обращая внимания на мои увечья, и вскоре мы поженились. Я не могу найти работу: люди шарахаются, увидев мое лицо, и хотят поскорее от меня избавиться. Их не волнует, что я получил свои раны на службе королеве. И я даже не могу претендовать на солдатскую пенсию, поскольку дезертировал. Мы жили на заработки Дженни в театре, а когда она поняла, что станет матерью, перед нами встала угроза голода, причем голодали бы не только мы, но и наш ребенок.
