Гастон Леру - Дама в черном
Рультабиль был весь в поту, с расстегнутым воротником, закатанными рукавами и тяжелым молотком в руках. Я сказал ему, что он создает слишком много суеты из-за такого простого дела, и поступил как глупец, не видящий дальше своего носа. Следовало сообразить, что мой друг предавался этой работе, чтобы физической усталостью приглушить горе, терзавшее его душу.
Я понял это только через полчаса, обнаружив его уснувшим на камнях развалившейся часовни. Во сне, одолевшем его на этом не слишком-то мягком ложе, он повторял одно-единственное слово «мама», выдававшее его душевное состояние. Рультабиль грезил о Даме в черном. Быть может, ему снилось, что он обнимает ее, как в детстве, когда, покрасневший от волнения, он прибегал в приемную колледжа в Э. Я постоял возле моего друга несколько минут, не зная, следует ли его разбудить, так как во сне он мог выдать свой секрет. Но, облегчив этим признанием свое сердце, Рультабиль уснул спокойно. Полагаю, что он впервые заснул после нашего приезда из Парижа.
Воспользовавшись сном Рультабиля, я покинул замок, никого не предупредив, и с телеграммой в руках сел в поезд, отбывающий в Ниццу. По дороге я прочел в местной газете заметку следующего содержания:
«В Гараван прибыл профессор Станжерсон. Он проведет несколько недель у господина Артура Ранса, владельца форта Геркулес, который вместе с изящной госпожой Ранс, окажет ему самое горячее гостеприимство. В последнюю минуту нам стало известно, что дочь профессора Станжерсона, чья свадьба с господином Робером Дарзаком только что отпразднована в Париже, также прибыла в форт Геркулес вместе с молодым и знаменитым профессором Сорбонны. Эти новые гости приезжают к нам с севера в тот момент, когда иностранцы нас покидают. Насколько же они правы! Во всем мире нет чудесней весны, чем на Лазурном берегу».
В Ницце, спрятавшись за витриной буфета, я ожидал прибытия парижского поезда, в котором должен был находиться Бриньоль. И действительно, я заметил его, как только он вышел из вагона. Мое сердце забилось сильнее, так как я сразу же понял, что Бриньоль пытается скрыться. Опустив голову, он пробирался среди пассажиров к выходу как вор. Но я уже следовал за ним.
Он быстро сел в закрытый экипаж, я бросился к другому закрытому экипажу. На площади Массена он вышел, прошел на приморский бульвар и сел в другой экипаж. Я продолжал следовать за ним. Его поведение казалось мне все более подозрительным. Наконец коляска Бриньоля направилась по дороге в Корниш. Многочисленные повороты этой дороги позволяли мне наблюдать за ним, оставаясь незамеченным. Я обещал большие чаевые своему извозчику, если он будет выполнять все мои распоряжения. Таким образом, мы прибыли на вокзал в Болье, и я очень удивился, увидев, что коляска Бриньоля остановилась у входа. Бриньоль вышел, расплатился с извозчиком и направился в зал ожидания. Он собирается вновь сесть в поезд! Что делать? Вокзал небольшой, а перрон пустынный. Ехать вместе с ним? А вдруг он меня увидит? Наконец я решил: если он заметит меня — я притворюсь смущенным и не оставлю его до тех пор, пока не узнаю, зачем он забрался в эти места.
Но все обошлось благополучно, Бриньоль меня не заметил. Он сел в вагон местного поезда, отправлявшегося к итальянской границе, то есть все ближе и ближе к форту Геркулес. Я устроился в следующем вагоне.
Бриньоль вышел в Ментоне. Значит, он не пожелал объявиться здесь с парижским поездом, чтобы не встретить на вокзале знакомых. Подняв воротник пальто, он нахлобучил шляпу и украдкой посмотрел на перрон. Не заметив ничего подозрительного, Бриньоль быстро направился к выходу и сел в старый дилижанс, ожидавший у вокзала. Я наблюдал за ним из окна зала ожидания. Что он собирается делать теперь? Куда направляется в этом старом и пыльном рыдване? Какой-то железнодорожник объяснил мне, что дилижанс перевозит пассажиров в Соспель.
Соспель — маленький живописный городок, затертый отрогами Альп, в двух с половиной часах езды на лошадях от Ментоны. Железной дороги там нет, и потому это одно из наиболее уединенных и малонаселенных мест Франции. Проселок, ведущий туда, очарователен. Чтобы добраться до Соспеля, надо объехать несколько гор и пересечь глубокие пропасти. Я побывал в Соспеле несколько лет назад с группой английских туристов и до сих пор ощущаю головокружение при воспоминании об этой поездке. Что Бриньолю там делать?
Дилижанс наполнился пассажирами и тронулся в путь. Я последовал за ним в коляске, ужасно сожалея, что не предупредил Рультабиля. Странное поведение Бриньоля навело бы его на какие-нибудь разумные мысли. Я же не умел рассуждать и только и мог, что следовать за Бриньолем, как собака следует за своим хозяином, или полицейский — за своей добычей. Я дал дилижансу отъехать вперед и прибыл в Кастильон через десять минут после Бриньоля. Кастильон расположен у подножья горы на полпути между Ментоной и Соспелем. Мой кучер попросил разрешения напоить лошадь, и я вышел из коляски. Кого же я увидел у входа в туннель, который следовало проехать, чтобы достичь противоположной стороны горы? Бриньоля и Фредерика Ларсана!
Я окаменел, не в силах произнести ни слова. Когда я немного пришел в себя, меня охватило чувство страха перед Бриньолем и одновременно чувство восхищения самим собой. Я правильно угадал, подозревая, что Бриньоль опасен для Робера Дарзака. Ах, если бы меня послушали, то господин Дарзак давно бы уже с ним расстался. Бриньоль — соучастник Ларсана. Какое открытие! Ведь я же говорил, что эти несчастные случаи в лаборатории не случайны. Поверят ли мне теперь? Я ясно видел Ларсана и Бриньоля, разговаривавших у входа в туннель Кастильона. Видел… но куда же они вдруг подевались? Исчезли на моих глазах!
Сжимая в кармане револьвер, я двинулся к туннелю. Сердце мое учащенно билось. Что скажет Рультабиль, когда я поведаю ему о своем приключении? Я, именно я нашел Бриньоля и Ларсана!
Но где же они? Я пересек туннель — ни того, ни другого. Я глянул на дорогу, спускающуюся к Соспелю, — и там никого. Однако по направлению к Кастильону, кажется, удаляются две тени. Исчезли. Я бросился бежать и остановился у каких-то развалин. Быть может, эти две тени поджидают меня за стеной?
Старый Кастильон больше необитаем, так как полностью разрушен землятресением 1887 года. Местами возвышались лишь остатки стен, продолжавшие постоянно осыпаться. Несколько жалких лачуг без крыш, почерневшие от пожара, да одинокие колонны, меланхолично клонящиеся к земле, грустные от того, что им нечего больше поддерживать, довершали картину. И жутковатая тишина царила вокруг. Одну за другой я начал осторожно обходить эти руины, с ужасом посматривая на глубочайшие разломы в скалах, открывшиеся после толчка в 1887 году. Один из этих разломов показался мне бездонным колодцем, когда я склонился над ним, ухватившись за почерневший ствол сливы. В тот же момент я был почти опрокинут ударом крыла и, вскрикнув, отпрянул. Из пропасти, стремительный как стрела, вылетел орел. Он поднялся прямо к солнцу, а затем спустился вновь и принялся описывать над моей головой угрожающие круги, как бы упрекая за то, что я явился нарушить его покой в это королевство одиночества и смерти, подаренное ему огнем земли.