Уилки Коллинз - Лунный камень
За исключеніемъ замѣчаній, сдѣланныхъ имъ миссъ Рахили по поводу алмаза, онъ въ продолженіе всего обѣда врядъ ли проронилъ шесть словъ и едва ли выпилъ стаканъ вина. Единственный интересъ на этомъ обѣдѣ представлялъ для него Лунный камень, о которомъ онъ, вѣроятно, слыхалъ во время своихъ странствій по Индіи. Послѣ долгихъ наблюденіе надъ алмазомъ, наблюденій, до такой степени упорныхъ и пристальныхъ, что миссъ Рахиль начала наконецъ смущаться подъ его неотвязчивымъ взглядомъ, онъ сказалъ ей своимъ невозмутимо-спокойнымъ тономъ:
— Если вамъ когда-нибудь случится поѣхать въ Индію, миссъ Вериндеръ, то не берите съ собой подарка вашего дядюшки. Индѣйскій алмазъ считается въ иныхъ мѣстахъ религіозною святыней. Еслибы вы явились въ этомъ нарядѣ въ одинъ извѣстный мнѣ городъ и въ находящійся въ немъ храмъ, то, безъ сомнѣнія, вамъ не дали бы прожить и пяти минутъ.
Миссъ Рахиль, сознавая себя безопасною въ Англіи, была въ восхищеніи отъ грозившей ей опасности въ Индіи. Трещотки были еще въ большемъ восторгѣ, и съ шумомъ побросавъ ножи и вилка, неистово воскликнули въ одинъ голосъ: «Ахъ, какъ интересно!» миледи завертѣлась на своемъ стулѣ и перемѣнила разговоръ.
Между тѣмъ какъ обѣдъ подвигался впередъ, я начиналъ замѣчать, что праздникъ нашъ въ этомъ году былъ далеко не такъ удаченъ какъ въ прежніе годы.
Вспоминая теперь объ этомъ двѣ подъ впечатлѣніемъ дальнѣйшихъ событій, я почта готовъ вѣрить, что проклятый алмазъ набросалъ какое-то мрачное уныніе на все общество. Напрасно подчивалъ явсѣхъ виномъ и въ качествѣ привилегированнаго лица ходилъ вслѣдъ за самими кушаньями, конфиденціально нашептывая гостямъ: «Сдѣлайте малость, поприневольтесь немного и отвѣдайте этого блюда; я увѣренъ, что оно вамъ понравится.» Правда, что девять разъ изъ десяти гости соглашались на мою просьбу, изъ снисхожденія къ старому оригиналу Бетереджу, какъ они говорили, но все было тщетно. Разговоръ не клеился, и иногда наступало такое продолжительное молчаніе, что мнѣ самому становилось неловко. Когда же прекращалась эта томительная тишина, то присутствовавшіе, въ простотѣ сердечной, заводили, будто нарочно, самые несообразные и нелѣпые разговоры. Напримѣръ, вашъ докторъ мистеръ Канди болѣе обыкновеннаго говорилъ невпопадъ. Вотъ вамъ обращикъ его разговора, изъ котораго вамъ легко будетъ понять, каково мнѣ было выносить все это, стоя за буфетомъ и прислуживая въ качествѣ человѣка, дорожившаго успѣхомъ праздника.
Въ числѣ присутствовавшихъ дамъ была одна достопочтенная мистрисъ Тредгаль, вдова профессора того же имени. Постоянно говоря о своемъ покойномъ супругѣ, эта достойная леди никогда не предупреждала незнакомыхъ ей лицъ, что мужъ ея уже умеръ, вѣроятно, въ той мысли, что всякій взрослый Англичанинъ долженъ былъ и самъ знать это. Случилось, что во время одной изъ наступившихъ паузъ кто-то завелъ сухой и неприличный разговоръ объ анатоміи человѣческаго тѣла; этого достаточно было, чтобы мистрисъ Тредгаль тотчасъ же впутала въ разговоръ своего покойнаго супруга, по обыкновенію не упомянувъ о томъ, что онъ умеръ. По ея словамъ, анатомія была любимымъ занятіемъ профессора въ его досужіе часы. Тутъ мистеръ Канди, какъ будто на зло сидѣвшій насупротивъ почтенной леди и не имѣвшій никакого понятія о покойномъ профессорѣ, поймалъ ее на словѣ, и какъ человѣкъ изысканной вѣжливости, поспѣшилъ предложить профессору свои услуга, по части анатомическихъ увеселеній.
— Въ хирургической академіи получено въ послѣднее время нѣсколько замѣчательныхъ скелетовъ, говорилъ чрезъ столъ мистеръ Канди громкимъ и веселымъ голосомъ. — Совѣтую вашему супругу, сударыня, придти туда въ первый свободный часъ, чтобы полюбоваться ими.
Въ комнатѣ было такъ тихо, что можно бы услыхать паденіе булавки. Все общество (изъ уваженія къ памяти профессора) безмолвствовало. Я въ это время находился позади мистрисъ Тредгаль, конфиденціально подчуя ее рейнвейномъ. А она, поникнувъ головой, чуть слышно проговорила:
— Моего возлюбленнаго супруга уже нѣтъ болѣе на свѣтѣ.
Несчастный мистеръ Канди не слыхалъ ничего, и не подозрѣвая истины, продолжилъ говорить чрезъ столъ громче и любезнѣе чѣмъ когда-либо.
— Профессору, быть-можетъ, неизвѣстно, сказалъ онъ, — что карточка члена академіи способна доставить ему свободный входъ туда во всѣ дни недѣли, кромѣ воскресенья, отъ девяти часовъ утра и до четырехъ часовъ пополудни.
Мистрисъ Тредгаль уныло уткнулась въ свое жабо, и еще глуше повторила торжественныя слова:
— Мой возлюбленный супругъ уже болѣе не существуетъ.
Я изъ всѣхъ силъ подмигивалъ чрезъ столъ мистеру Канди, миссъ Рахиль толкала его подъ руку, а миледи бросала ему невыразимые взгляды. Но все было напрасно! Онъ продолжилъ говорить съ такимъ добродушіемъ, что не было никакой возможности остановить его.
— Мнѣ будетъ очень пріятно, сударыня, продолжалъ онъ, — послать свою карточку профессору, если только вы соблаговолите сообщить мнѣ его настоящій адресъ.
— Его настоящій адресъ, сэръ, въ могилѣ, отвѣчала мистрисъ Тредгаль, внезапно теряя терпѣніе и приходя въ такую ярость, что рюмки и стаканы неистово зазвенѣли отъ ея громоваго возгласа. — Уже десять лѣтъ, какъ профессоръ въ могилѣ! повторила она.
— О, Боже праведный! воскликнулъ мистеръ Канди.
Исключая «трещотокъ», разразившихся громкимъ смѣхомъ, остальное общество до того пріуныло, что казалось, всѣ готовилась убраться вслѣдъ за профессоромъ и вмѣстѣ съ намъ взывать изъ глубины своихъ могилъ.
Но довольно о мистерѣ Канди; прочіе гости были, каждый по-своему, столько же невыносимы, какъ и самъ докторъ. Когда слѣдовало говорить, они молчали, а если и говорили, то совершенно невпопадъ. Мистеръ Годфрей, обыкновенно столь краснорѣчивый въ публикѣ, теперь рѣшительно не хотѣлъ поддерживать разговоръ. Былъ ли онъ сердитъ или сконфуженъ, вслѣдствіе испытаннаго имъ пораженія въ цвѣтникѣ, не знаю навѣрное, только онъ ограничивался тихою бесѣдой съ сидѣвшею возлѣ него леди. Особа эта была членомъ его благотворительнаго комитета, отличалась высокими нравственными убѣжденіями, красивою обнаженною шеей и необыкновеннымъ пристрастіемъ къ шампанскому, — разумѣется, крѣпкому и въ большомъ количествѣ.
Такъ какъ я стоялъ за буфетомъ позади ихъ, то могу сказать, что общество много потеряло, не слыхавъ этого назидательнаго разговора, отрывки котораго я ловилъ на лету, откупоривая пробки, разрѣзывая баранину, и прочее, и прочее. Все сообщенное ими другъ другу по поводу ихъ общей благотворительности пропало для меня даромъ. Когда же я улучилъ удобную минутку, чтобъ опять прислушаться къ ихъ разговору, она уже давнымъ-давно разсуждала о женщинахъ заслуживающихъ, а о женщинахъ не заслуживающихъ освобожденія изъ тюрьмы, и вообще распространялась о самыхъ возвышенныхъ предметахъ. Религія (долетало до меня, межь тѣмъ какъ я откупоривалъ пробка и разрѣзывалъ мясо) есть любовь, а любовь — религіи. Земля — это рай, утратившій свою первобытную свѣжесть; а рай — та же земля только въ обновленномъ видѣ. На землѣ, говорила они, много порочныхъ людей; но для исправленія человѣчества всѣ женщины, имѣющія переселиться въ вѣчныя обители, составятъ на небѣ одинъ обширный и небывалый комитетъ, члены котораго никогда не будутъ ссориться между собой, а мущины, въ видѣ безтѣлесныхъ ангеловъ, будутъ слетать на землю, чтобъ исполнять ихъ велѣнія. Отлично! восхитительно! И на кой чортъ мистеръ Годфрей вздумалъ утаить такія занимательныя вещи отъ остальнаго общества!
