Джон Карр - Окно Иуды
— Это может сработать. Во второй половине дня мне довольно повезло, но я получил и несколько достаточно скверных ударов. Худшим из них был тот, когда Спенсер Хьюм не появился в качестве свидетеля. Я рассчитывал на него — будь у меня хоть один волос, он бы поседел, когда я услышал о его отсутствии. Неужели он дал стрекача? Люди думают, что у меня нет ни капли достоинства, видя, как мы с Лоллипоп гоняемся за свидетелями и делаем всю грязную работу, которую должны выполнять не барристеры, а солиситоры…
— Откровенно говоря, — заметил я, — вся беда в том, что вы не хотите работать с солиситорами, Г. М. Вы стараетесь проводить все шоу самостоятельно.
К сожалению, это было настолько близко к истине, что вызвало взрыв негодования.
— И это вся благодарность после того, как я бегал вокруг железнодорожной станции, словно носильщик?..
— Какой железнодорожной станции?
— Не важно какой, — остановил себя Г. М. на полпути. Тем не менее он был так доволен, создав очередную загадку, что немного остыл. — На какую станцию вы бы отправились, Кен, после услышанных сегодня показаний?
— Чтобы сесть на поезд? Каким образом эта тема вообще возникла в разговоре, мне не вполне понятно, — сказал я, — но не является ли это изощренным способом намекнуть, что доктор Хьюм может смыться?
— Еще как может! — Г. М. возбужденно повернулся ко мне: — Вы, случайно, не видели его сегодня в их доме?
— Да, видел — изрекающим благодушные банальности.
— Вы выполнили мои инструкции насчет создания таинственной атмосферы?
— Да, и думаю, мне это удалось, хотя сам не знаю, каким образом. Как бы то ни было, доктор Хьюм сказал нам, что собирается сегодня давать показания. Он обещал постараться создать впечатление, что Ансуэлл безумен. Кстати, с ним был специалист по душевным болезням — некий доктор Трегэннон…
Шляпа Г. М. медленно съехала на нос и свалилась на пол. Но он не обратил на это внимания, хотя очень ею гордился.
— Доктор Трегэннон? — переспросил он. — О боже! Может, мне лучше сразу поехать туда?
— Надеюсь, нам не придется спасать героиню? — осведомился я. — Что происходит? Вы думаете о том, какую цену потребует с Мэри Хьюм зловещий дядюшка за показания в пользу защиты? Такая мысль приходила в голову и мне, но это чепуха. Не станет же он вредить собственной племяннице.
— Пожалуй, нет, — задумчиво промолвил Г. М. — Но дядюшка Спенсер сражается за свою респектабельность и может ощетиниться, узнав, что племянница не в состоянии найти его турецкие шлепанцы…
— Это каким-то таинственным образом связано со штемпельной подушечкой, железнодорожной станцией, «окном Иуды» и костюмом для гольфа?
— Да, но это не важно. Полагаю, с девушкой все в порядке, а я хочу жрать.
Однако прошло некоторое время, прежде чем он смог осуществить свое желание. Когда машина подъехала к дому Г. М. на Брук-стрит, по ступенькам к входной двери поднималась женщина в шубе и съехавшей набок шляпе. При виде нас она сбежала с лестницы и стала рыться в сумочке. Под шляпой поблескивали полные слез голубые глаза Мэри Хьюм.
— Все хорошо, — запыхавшись, сказала она. — Мы спасли Джима!
— Этого не может быть! — рявкнул Г. М. — Вся загвоздка в том, что парню никак не могло повезти, если не…
— Но ему повезло! Дядя Спенсер сбежал, оставив мне письмо, где практически признается…
Мэри продолжала копаться в сумочке, уронив губную помаду и носовой платок. Когда она достала письмо, ветер вырвал его у нее из руки, и я едва успел его подхватить.
— Пойдемте в дом, — сказал Г. М.
Дом Г. М. представлял собой одно из тех богато декорированных сооружений, существующих только для того, чтобы устраивать приемы. Большую часть времени в нем находились только хозяин и прислуга — жена и две дочери Г. М. обычно пребывали на юге Франции. Как обычно, он забыл ключ, поэтому колотил в дверь и орал, пока на стук не вышел дворецкий. Войдя в холодную библиотеку на задней стороне дома, Г. М. выхватил письмо у девушки и разложил его на столе под лампой. Оно занимало несколько листов писчей бумаги, исписанных аккуратным, неторопливым почерком:
Понедельник, 14.00.
Дорогая Мэри! К тому времени, как ты получишь это письмо, я буду далеко, и думаю, отыскать меня будет непросто. Я не могу не испытывать горечи, ибо не сделал ничего такого, чего следовало бы стыдиться, — напротив, я пытался оказать тебе услугу. Но Трегэннон подозревает, что Мерривейл добрался до Куигли и завтра вызовет его свидетелем, а кое-что услышанное мною дома во второй половине дня привело меня к той же мысли. Я не хочу, чтобы ты думала слишком сурово о твоем старом дяде. Поверь мне, если бы это могло принести хоть какую-то пользу, я бы заговорил раньше. Теперь могу признаться, что это я раздобыл наркотик, добавленный в виски Ансуэлла. Это был брудин — производное от скополамина, с которым мы экспериментировали в больнице…
— Bay! — рявкнул Г. М., опуская кулак на стол. — Это решает дело.
Глаза Мэри не отрывались от его лица.
— Вы думаете, это оправдает Джима?
— Это половина того, что нам нужно. А теперь тихо, черт возьми!
…он действует почти моментально и вызывает обморок почти на полчаса. Ансуэлл пришел в себя немного раньше, чем планировалось, — возможно, из-за того, что его пришлось приподнять, чтобы влить ему в горло мятный экстракт, дабы избавиться от запаха виски.
— Помните, что говорил Ансуэлл? — осведомился Г. М. — Первое, что он заметил, придя в себя, был вкус мяты во рту. Со времен дела Бартлетта ведутся споры о том, можно ли влить жидкость в горло спящего человека так, чтобы он не захлебнулся.
Я все еще не мог понять, где голова, а где хвост.
— Но кто усыпил его? И почему? Чего вообще они добивались? Нравился ли Ансуэлл Эйвори Хьюму, или же он смертельно его ненавидел?
Я считал ошибкой добавление наркотика в графин с виски, а не только в стакан, так как это означало необходимость впоследствии избавиться от графина. Поверь мне, Мэри, мысль, что кто-то потом может найти графин, причинила мне несколько неприятных минут. В итоге я договорился с Трегэнноном и Куигли сделать то, что было сделано. Этим ограничены мои прегрешения. Не моя вина, что мои добрые намерения привели к таким злосчастным результатам. Но ты поймешь, почему я не мог заговорить.
В этом месте Г. М., перевернув страницу, издал сдавленный стон. Наши надежды рухнули с грохотом оторвавшейся кабины лифта.
Конечно, если бы Ансуэлл действительно был невиновен, я был бы вынужден сказать правду. Ты должна этому верить. Но, как я уже говорил тебе, даже правда не помогла бы ему, ибо он виновен, дорогая. Он убил твоего отца в одном из приступов ярости, которыми его семья славилась долгое время, и я с куда большей охотой позволю ему отправиться на виселицу, чем выйти на свободу и жениться на тебе. Возможно, его заявления о невиновности вполне искренни. Ансуэлл может даже не знать, что убил твоего отца. Брудин — сравнительно неизвестный препарат. Он абсолютно безвреден, но, когда его эффект заканчивается, у пациента часто остается провал в памяти. Я знаю, что для тебя это будет ужасным известием, но, пожалуйста, позволь рассказать, что произошло в действительности. Ансуэлл думал, что твой отец усыпил его и ведет с ним какую-то игру. Он понял, что в напитке наркотик, как только ощутил его действие. Это застряло у него в памяти, и было первым, о чем он вспомнил, начав приходить в себя и забыв о более недавних событиях. К несчастью, они говорили об убийстве с помощью стрел. Ансуэлл сорвал со стены стрелу и ударил ею твоего отца, прежде чем бедный Эйвори понял, что происходит. Вот почему твой дорогой жених сидел на стуле, когда память вернулась к нему. Он только что выполнил свою работу. Клянусь богом, Мэри, я говорю правду. Я видел это собственными глазами. Прощай и будь счастлива. Благословляю тебя, так как мы вряд ли увидимся снова.
