Семён Клебанов - Спроси себя
И тогда Градова решила проверить его стойкое мужество — к этому приему часто прибегали судьи, дипломаты и разведчики.
— Установка перетяги совершалась при вашем участии?
— Да, до момента, когда я сломал ногу.
— Какая часть работы была выполнена к этому времени?
— Дело подходило к концу.
— Были нарушены технические нормативы?
— Нет.
— Все соответствовало вашим указаниям?
Бурцев неожиданно замялся.
— В общем, да.
— В общем или конкретно?
— Будем считать, что конкретно.
— Следовательно, ваше предложение обрело характер приказа?
— Я хочу уточнить. Я исходил из технических расчетов, которые произвел на месте.
— Окончательное решение приняли вы?
— Начальник запани не опроверг моих расчетов.
— Вы исключаете, что в тот момент авторитет вашей должности имел большую силу?
— Я тогда не думал об этом.
— Вы знали деловые качества подсудимых, когда приехали в Сосновку? — спросил Клинков. — Как вы их оценивали?
Бурцев не торопился с ответом!
— Вы поняли мой вопрос?
— Да, — сказал Бурцев. — Мне показалось, что они опытные работники.
— А что вы можете сказать теперь?
— Я и сейчас утверждаю, что они были хорошими сплавщиками.
— Были? До какой поры? — вмешалась в допрос Градова.
— На их долю выпало трудное испытание. Об этом забывать нельзя, — сказал Бурцев и впервые оглянулся на скамью подсудимых, видимо, хотел увидеть, как Щербак отреагирует на его ответ.
Но Алексей в это время смотрел в дальний угол зала, где сидел Костров, второй секретарь райкома партии. И когда их взгляды встретились, Костров улыбнулся Щербаку.
* * *О том, что персональное дело Алексея Щербака будет обсуждаться на бюро райкома партии, второй секретарь Виктор Антонович Костров узнал накануне и сразу отправился к Супоневу. Кабинет первого секретаря был напротив, его хозяин переодевался, ловко и привычно наматывая портянки, видимо, готовился к отъезду.
— Как думаешь со Щербаком поступить, Константин? — спросил Костров, закрыв за собой дверь, обтянутую дерматином.
— Будем исключать.
— Мне это кажется странным.
— Интересно, как бы ты поступил на моем месте?
— Не торопился бы.
— Звонили из обкома, просили обсудить.
— И ты сразу на всю катушку? Нельзя же так, Константин. В первую очередь мы обязаны подумать о человеке.
— Это все лозунги! — рассердился Супонев. — Вспомни историю с Полухаем. Тогда мне здорово досталось за то, что ограничились строгим выговором.
— Полухай — жулик.
— Ситуацию не чувствуешь. Мы должны пойти на крутые меры, — твердо сказал Супонев.
— Должны ли? Есть у нас полная обоснованность обвинений, предъявленных коммунисту?
— Следствие установило, что Щербак прямой и главный виновник аварии. Ты посмотри в глаза правде! В конце-то концов, мы руководители района, черт возьми! — Супонев подтянул голенища. — Мне позарез нужно выехать в рыбацкий поселок, а вместо этого я должен убеждать тебя, святого апостола, в том, что надо уметь бороться за партийную честь.
Костров погладил ладонями потертое местами зеленое сукно стола и сказал:
— Ты не задумывался над тем, что Щербаку помогли стать виновником?
— Не понимаю.
— Помогли совершить ошибку.
— Он двадцать лет на запани! — вспыхнул Супонев. — Это не вариант.
— Завтра и райком может совершить ошибку.
— Демагогия тебе не к лицу, Виктор.
— Я понимаю, что и райком не застрахован от ошибок, — продолжал Костров. — Только каждый наш промах отзовется великой человеческой болью.
— Зачем этот спектакль? Говорим о Щербаке, а не об ошибках райкома. Твое мнение, Костров?
— С бедой, которая постигла запань, пришла и неуверенность Щербака.
— Ничего себе работничек.
— Ты пойми, о чем речь. Представь себе картину, когда лес прет, все сметая на пути. С ума сойдешь! Зачем он согласился ставить перетягу? В этом ошибка.
— Все-таки ошибка. В иное время за…
— Нынче другое время, — перебил Костров.
— Ладно. Но почему, скажи мне, у Щербака не нашлось времени позвонить о беде нам, в райком? Почему своего мнения не имеет? А теперь миллион рублей козлу под хвост. Ты думаешь, нам за это отвечать не придется?
— Я готов отвечать. Я в Щербака верю.
Костров достал из кармана розовый носовой платок и вытер пот со лба. На какое-то мгновение в кабинете возник пряный запах духов.
— Щербака будут судить. Тебе известно, что, если член партии — так записано в уставе — совершает проступки, наказуемые в уголовном порядке, он исключается из партии.
— Именно! Наказуемые! Но только суд может установить виновность Щербака.
— И он признает его виновным!
— Этого никто не знает.
— Я знаю!
— У меня на этот счет есть свое мнение. Это труд, сопряженный с ежедневным риском.
— Накурил, черт. — Супонев недовольно поднялся из-за стола, открыл окно и жестко сказал: — Будем исключать Щербака.
— Разве у нас нет мужества, чтобы принять удар на себя?
— Если суд признает Щербака виновным, мы с тобой будем иметь весьма бледный вид.
— А если суд оправдает его?
— Такого быть не может. Время рассудит нас, Виктор Антонович, — сказал Супонев. — Возможно, на бюро мы сможем лучше понять друг друга.
* * *Судья Градова, слушая показания Бурцева, улавливала в его беспокойных глазах смутную тревогу. Сначала ей показалось, что свидетель часто менял позу и разжимал кисти рук от усталости. И тогда судья снова предложила ему сесть, но Бурцев отказался. Ее поразило не столько физическое мужество свидетеля, сколько неиссякаемое упорство, с каким он соблюдал верность своему заявлению: мне лучше стоять.
Но, продолжая допрос, Градова все больше убеждалась, что беспокойство, охватившее Бурцева, вызвано каким-то душевным бореньем. Случись такое в иной жизненной обстановке, она бы просто спросила собеседника, что его тревожит, но сейчас это было невозможно. Оставался один путь — ставить перед ним такие вопросы, которые исподволь привели бы судью к пониманию другого, скрытого от глаз внутреннего мира свидетеля.
Градова спросила:
— Предусматривает ли инструкция все виды угрожаемых положений?
— Нет. Сделать это трудно. Стихия выступает всякий раз в новой роли.
— Значит, в Сосновке стихия разыграла спектакль, до сих пор невиданный?
— Возможно, в долгой истории сплава и было где-то подобное.
— Я говорю про Сосновку.
— Здесь такого не случалось.
