Ипполит Рапгоф - Тайны японского двора. Том 2
— Знаешь, что я тебе скажу? Ведь, по-видимому, кроме меня, тут некоторые другие лица знают о том, что ты должен был сегодня приехать. Тут у швейцара моего тебя спрашивал вчера вечером какой-то брюнет и дал швейцару на чай. Сказать откровенно, мне эта щедрость не понравилась…
— Я знаю, за мной следят. И черт с ними! Пусть следят. Я никого не боюсь.
С этими словами барон вынул из кармана браунинг новейшей системы с автоматическими репетиторами.
— Пусть-ка они на меня нападут, — многозначительно сказал барон.
— Вот это мило! Барон, позволь представить тебе милейшего капитана Дюшара, — сказал консул, подводя к нему вошедшего без доклада красивого брюнета лет тридцати. — Барон Эдмунд-фон-дер-Шаффгаузен, мы однополчане и собутыльники тех времен, когда мы оба еще только мечтали стать лейтенантами.
Барон встал и крепко пожаль поданную капитаном руку.
— Очень рад с вами познакомиться, — проговорил он.
— Господа, беседуйте, а я, как гурме, позабочусь о наших желудках.
— Вы впервые в Японии? — спросил капитан.
— Да, не только впервые, но даже первый день.
— О, тут очень весело! Мы с виконтом Дарьяром, моим коллегой по парижским кутежам, проводим время превосходно. Знаете, барон, я просто и не уехал бы из Нагасаки.
— Разве тут имеется общество в европейском смысле этого слова?
— Ну, знаете, общество это понятие растяжимое, но женщин миллион… И, знаете, женщин весьма интересных.
Барон невольно улыбнулся. Как боевой конь, услышавший трубные звуки, он встрепенулся и на него пахнуло воспоминаниями прошлого.
Было время, когда он их менял, как перчатки, называя женщин цветами жизни.
— А цветы следует чаще менять; они отцветают, — говорил барон и его действия не расходились со словами.
Теперь эти воспоминания в нем вызвали грусть. Он невольно вспомнил о принцессе и на душе его стало тоскливо и мрачно.
Капитан заметил происшедшую перемену и участливо спросил его о здоровье.
— Я здоров, но у меня расстроены нервы.
Капитан громко расхохотался.
— Вы, мужчина и еще бывший военный, и вдруг говорите о нервах! Я вас вылечу, уверяю вас. Когда вы увидите, что происходит в чайных домиках и какие там женщины, нервы пройдут…
Неудержимое веселье и жизнерадостность капитана возымели свое действие.
Барон улыбнулся.
В кабинет вошел консул, ведя под руку виконта Дарьяра.
— Вот и наш общий друг, — сказал он, знакомя его с бароном.
— Представьте себе, господа, такой молодой красавец, мужчина хоть куда, да еще бывший военный, вдруг говорит о нервах.
Консул сделал недоумевающее лицо.
— Да я говорю о бароне, — продолжал капитан Дюшар. — Он только что жаловался мне, что у него нервы расстроены.
— Это, верно, с дороги, усталость дает себя знать, — сказал в его оправдание консул. — Но я полагаю, что мы скоро восстановим его здоровье. А теперь, господа, пожалуйте завтракать!
Консул подошел к барону и взял его под руку.
Столовая была отделана в японском стиле.
Завтрак закончился редерером и замечательными сигарами.
За веселой беседой старик фон-Лауниц вспомнил о том, как в Европе мало знают Японию, и для иллюстрации своего мнения рассказал несколько анекдотов.
— Теперь отдохни у меня в спальне, а потом мы покажем тебе Нагасаки. Хорошо?
— Позволь мне не стесняться, — ответил барон, положив руку на плечо консула. — Разреши мне вернуться в гостиницу и там выспаться. А вечером я к вам приеду.
— Как хочешь: поезжай домой, только не проспи до завтрашнего утра. Не лучше ли, господа, если мы за ним приедем и в случае надобности поднимем его с кровати.
— Прекрасно, поедемте вечером к барону, — ответили Дюшар и Дарьяр.
— Я вам очень буду рад, — сказал барон, крепко пожимая каждому из ни руку.
— До свиданья, выспитесь хорошенько, так как мы, вероятно, вернемся домой с восходом солнца.
LVII. На страже жертвы
Барон и не подозревал, что в числе услужливых кули и юнг, перевозивших его багаж в японском сампане, были почти исключительно чейты. Они были так услужливы, настолько вежливы и, к немалому изумлению барона, понимали даже английскую речь.
Их появление в нагасакской гавани не было случайностью. Они уже вот скоро три недели, как ждут намеченной жертвы и очень утомлены этим ожиданием.
Сидя с бароном в одном сампане, они бы с удовольствием бы потопили утлое судно, если бы не было столько посторонних и к тому же иностранных свидетелей.
Чейтов очень озадачило то обстоятельство, что прибытие барона заранее оповестилось дипломатическим путем и что могущественная германская держава заблаговременно оповестила, через посредство министра полиции, нагасакского префекта, поручив благополучие барона особому попечению нагасакской полиции.
Накануне приезда барона в одной из маленьких рыбацких хат нагасакского побережья собрались чейты для обсуждения плана действий.
Шериге, видимо, председательствовал. К его голосу прислушивались остальные.
— Вчера сюда доставлена гейша Фиалка, — сказал Шериге, обращаясь к товарищу. — Очевидно, барон будет осматривать достопримечательности в сопровождении других лиц европейских колоний. Нет никакого сомнения, что европейские знакомые барона сведут его непременно в «Цветочный садик». Вот тут-то гейша Фиалка нам может оказать большое содействие.
— В чем же должно заключаться ее содействие? — спросил полный японец с козлиной бородкой.
То был «антрепренер» с «Цветочного садика», которого Шериге пригласил на тайное совещание.
— Как в чем? в очень многом: кто же, как не женщина, способна завлечь барона в укромный уголок? Кто же, как не Фиалка, нам поможет его обезоружить, опьянить? Кто же, наконец, как не она, послужит ширмой исчезновения барона с горизонта нагасакского общества? — сказал Шериге, вопросительно глядя на остальных чейтов.
— Вы правы, капитан, — сказал один из молодых чейтов с военной осанкой и весьма пластичными манерами. — Без женщины, и к тому же настолько обворожительной, как Фиалка, нам трудно было бы добиться желанного результата.
Кашуто, так звали антрепренера «Цветочного садика», угрюмо глядел на Шериге и с видимым неудовольствием выслушивал план действий.
— Вы, господа, не торопитесь, а то может выйти скандал. Вы, капитан Шериге, меня уже однажды чуть не подвели под харакири по случаю дела де Капитро. Бели бы не покойный префект полиции, то быть мне у моих предков.
Шериге осклабился, выплюнул разжеванный табак, и не глядя ни на кого, заметил: