Жорж Сименон - Помолвка мсье Гира
Алиса улыбнулась ему, проходя мимо, вернулась в молочную, повесила пальто на крючок и сунула сдачу в ящик.
— Сколько? — спросила хозяйка.
— Семь двадцать пять.
Девочку наконец уложили в уголке привратницкой, лицо ее было багровым, глаза лихорадочно блестели, и она хрипло дышала.
Брата после завтрака не отпустили в школу.
— Ты вот что, займи сестру хоть чем-нибудь! Консьержка была просто вне себя. Все шло вкривь и вкось. Чтобы пройти через двор, надо было ступать по доскам, положенным на ящики, водопроводчик все еще не явился. И как на грех, один за другим приходили то инкассаторы, то контролеры по газу и электричеству. А в три часа перед домом остановилась машина, и комиссар, который был здесь утром, вышел оттуда с худощавым господином в высоченном крахмальном воротничке. Инспектор бросился к ним навстречу. Они завели разговор в подворотне, и разговору этому не видно было конца. Но вот комиссар открыл застекленную дверь привратницкой:
— Ключ у вас?
— Нет. Мсье Гир его всегда носит с собой. Комиссар закрыл дверь, а минуту спустя инспектор поднял воротник плаща и выбежал на улицу. Двое остальных не знали, что делать и куда себя деть. Они то делали шаг-другой, то останавливались, опять принимались шагать, время от времени произносили несколько слов и с любопытством поглядывали на привратницкую, на залитый водой двор и на здание, замыкавшее его. Наконец один из них — худощавый, в высоком воротничке — открыл дверь привратницкой.
— Простите, мадам, вы совершенно уверены, что в ту ночь, когда было совершено преступление, вы два раза открывали дверь мсье Гиру? Подумайте. Это чрезвычайно важно.
Она в это время ставила дочери на шею компресс.
— Думаю, что уверена.
— Думать тут нечего.
— Ну, значит, я уверена, что мсье Гир два раза назвался по имени.
Худощавый выглядел совсем больным. Комиссар злился. Может быть, тут была виновата погода, в этот день все были раздражены до предела. В дверях послышался какой-то шум. Это вернулся инспектор вместе со слесарем, и все четверо пошли вверх по лестнице.
— Оставь ты меня в покое, слышишь? — закричала консьержка и дала затрещину сыну, едва тот открыл рот, чтобы что-то сказать.
Какой-то непривычный шум привлек ее внимание. Она вышла из привратницкой и увидела, что четыре-пять человек собрались у двери и будто чего-то ждали.
— Вам что еще надо?
Но закрыть дверь она не могла. Подошла хозяйка молочной лавки и спросила по-приятельски:
— Это правда, что пришел следователь и сейчас его арестуют?
— Не знаю я ничего! — заорала консьержка чуть ли не со слезами. — Вы что думаете, он мне сообщил? Жожо, смотри за сестрой, чтобы она не вылезла из постели!
Мужчины долго оставались наверху, и две старухи, жившие на четвертом этаже, в беспокойстве спустились вниз за новостями. Время тянулось бесконечно и тревожно, как бывает, когда у больного в комнате находится врач и только слышно, как он ходит туда-сюда, но неизвестно, что он делает.
Алиса не показывалась. Ее оставили в молочной. Шофер, сидя на своем месте в машине, бросал на всех презрительные взгляды.
Наконец инспектор спустился вниз, но он уже вовсе не был тем славным малым, который помогал консьержке молоть кофе. Вид у него был деловитый, и он ни на кого не смотрел.
— Где тут телефон?
— В баре на углу, это ближе всего.
Он помчался туда, напустив на себя весьма таинственный вид. Входя в телефонную кабину, он прошел мимо Эмиля и тут же, не останавливаясь, бросил бармену:
— Стаканчик рому! По-быстрому!
Никто не слышал, что он там говорил по телефону. Комиссар и следователь все еще оставались наверху, а слесарь ушел, неся на спине ящик с инструментами.
Зажглись газовые фонари. Фары машин уже горели, хотя темнота еще не сгустилась. Консьержка пустила к себе только своих жильцов, и три женщины стояли у печки, в полумраке.
Ничего не происходило. Дождь лил по-прежнему. Огни отбрасывали на мокрые плиты длинные зигзаги, которые приживались там, как зверьки.
Именно в это время, никак иначе, явился наконец водопроводчик, и пришлось вести его во двор, показать люк, принести ему стул, потом еще клещи и лампу. Одному ему было не справиться, и едва консьержка возвращалась к себе, как он тут же окликал ее опять.
В пять часов еще одна машина подъехала к дому, из нее вышли четверо и направились к привратницкой.
Комиссар появился на лестнице и увел всех четверых за собой без единого слова.
К этому часу жильцы возвращались с работы, и так как женщины стояли в вестибюле или в привратницкой, мужчины тоже останавливались там, потом выходили поглазеть на улицу.
Комиссар расставил своих людей: двоих на трамвайной остановке, потому что мсье Гир обычно приходил оттуда, одного чуть в стороне от дома и одного на углу. Машинам он велел отъехать на сотню метров, чтобы не привлекать внимания.
— Прошу вас, — сказал он, вернувшись к подъезду, — не толпитесь здесь, дом должен выглядеть как обычно.
Он ни на кого не смотрел и поднимался по лестнице медленными, тяжелыми шагами. Эмиль в баре на углу пил ром маленькими рюмочками, а иногда подходил к окну и, протерев стекло рукой, прислонялся к нему лбом.
Все ждали одного и того же. Несмотря на дождь, человек десять зевак стояли кучкой на тротуаре. Люди вплотную разглядывали инспекторов в штатском, которых комиссар расставил на улице а те, взбешенные, поворачивались к ним спиной. Даже регулировщик подошел к ним, вскинул руку к своему остроконечному капюшону, подмигнул.
— Попался? Это тот маленький толстячок с завитыми усиками? Знаете, он никогда раньше семи не возвращается.
Трамваи, еще недавно проходившие пустыми, были теперь переполнены, и оба инспектора, каждый со своей стороны, рассматривали приезжающих. В семь часов по лестнице спустился комиссар, сам обошел перекресток, разогнав кучку зевак, которые тотчас же собрались вновь, метров на десять дальше.
Уже прошло пять, шесть трамваев. Выходившие на остановке пассажиры стремглав разбегались под дождем. Было 7 часов 15 минут, 7 часов 20 минут, 7 часов 25 минут.
Исстрадавшийся бородач явился со смиренным видом в уголовную полицию и спросил дежурного:
— Шеф у себя?
— Поехал в Вильжюиф на арест, — ответил тот.
В восемь часов трамваи подходили почти пустыми. Из одного из них выскочил инспектор и со страхом посмотрел на своих сотрудников.
— Комиссар?
— Только что пошел опять наверх.
Инспектор не шел, а бежал до потери дыхания, шевеля губами, будто вот-вот что-то скажет. Он прошел мимо людей, гроздью повисших на дверях привратницкой, споткнулся на первой ступени, удержался на ногах, помчался еще быстрей. На лестнице приоткрывались двери. Росту он был маленького, но шума от него было много. Наконец инспектор добрался до нужной ему комнаты и постучал. Открыл сам комиссар.
