Эллери Квин - Новые приключения Эллери Квина
Они подошли к дому и остановились, позволив Эллери восхищаться им. Джефф — толстяк с волосатой грудью — появился откуда-то сзади, молча взял у Эллери саквояж и унес его. Причудливое сооружение с множеством углов и пристроек было воздвигнуто из бревен на грубом каменном фундаменте.
— Это всего лишь дом, — сказал Грэматон. — Пошли в мою студию — я представлю вас лорду Грэматону.
Студия занимала второй этаж дальнего крыла. Северная стена сплошь состояла из маленьких стеклянных панелей, а остальные стены были увешаны живописью маслом, акварелями, пастелями, гравюрами, барельефами и резьбой по дереву.
— Добрый вечер, — поклонился мистер Боркка. Он стоял перед покрытым материей каркасом и повернулся, когда они вошли.
— А вот и Боркка! — улыбнулся Грэматон. — Вдыхаете аромат искусства, вы, язычник? Квин, познакомьтесь с…
— Я уже имел удовольствие, — вежливо промолвил Эллери. Его интересовало, что скрывается за полотнищем, прикрывавшим один из холстов, — оно висело косо, и ему показалось, что, когда они появились в студии, Боркка был поглощен изучением находившегося под тканью.
— Пожалуй, — тихо сказала Мими, — я позабочусь о комнате для мистера Квина.
— Чепуха — этим займется Джефф. Вот моя фреска, — объявил Грэматон, сдергивая ткань. — Это только предварительный вариант одного угла — фрески будут расположены по всему вестибюлю Музея нового искусства. Конечно, вы узнаете Мими.
Эллери, безусловно, узнал ее. В центре группы причудливых лиц виднелась огромная женская спина — смуглая и изогнутая. Он посмотрел на мистера Боркку, но тот уставился на миссис Грэматон.
— А это его лордство.
У стены — в месте, недоступном для солнечного света, — стоял большой старинный портрет в человеческий рост, чьи мрачные тона гармонировали с полом. Одетый по моде семнадцатого столетия четвертый лорд Грэматон обращал внимание, пожалуй, только красным носом и размерами живота.
— Разве он не прекрасен? — усмехнулся Грэматон. — Сбросьте холсты с этого стула и присаживайтесь… Портрет написан каким-то старательным, но довольно корявым предшественником Хогарта.
— Но какая связь между лордом Грэматоном и шуткой доктора Вэрроу? — осведомился Эллери.
— Подойди сюда, дорогая.
Мими подошла к мужу и села к нему на колени, положив темноволосую голову на его плечо. Мистер Боркка резко повернулся, споткнувшись о лежащий на полу острый мастихин.
— Боркка, налейте мистеру Квину выпить… Так вот, мой знатный предок женился на тщательно охраняемой девушке из Ланкашира, которая никогда не бывала дальше чем в двух милях от отцовского дома. Старый пират очень гордился красотой жены — выставлял ее при дворе, как своих негров на африканских невольничьих рынках. Вскоре леди Грэматон стала пределом мечтаний всех лондонских щеголей.
— Скотч, мистер Квин? — буркнул мистер Боркка.
— Нет.
Грэматон поцеловал жену в шею, а Боркка налил себе выпивку.
— Очевидно, сознавая свою ответственность перед потомством, — продолжал Грэматон, — лорд Грэматон вскоре после женитьбы заказал какому-то пачкуну свой портрет — жалкий результат у вас перед глазами. Однако старик был очень доволен, так как повесил его над камином в большом холле своего замка на самом видном месте. Ну, история гласит, что однажды ночью, когда страдающий подагрой лорд не мог заснуть, он зачем-то проковылял вниз и с ужасом увидел, что с камзола на его портрете капает кровь.
— Не может быть, — запротестовал Эллери. — Или это шутка времен Реставрации?[33]
— Нет, это была кровь, — усмехнулся художник. — Старый головорез сразу это понял. Он поплелся наверх в спальню жены сообщить ей о чуде и застал бедняжку наслаждающейся жизнью с одним из упомянутых мной молодых щеголей. Естественно, он проткнул обоих шпагой, а после, насколько помню, женился снова, имел пятерых детей от второго брака и умер в девяносто лет.
— Но кровь! — воскликнул Эллери, глядя на абсолютно чистый камзол лорда Грэматона. — Какое она имела отношение к измене его жены?
— Этого никто не понимает, — негромко отозвалась Мими.
— Когда он снова спустился, вытирая шпагу, — продолжал Грэматон, поглаживая ухо жены, — кровь на портрете исчезла. Типично британский символизм — все таинственно до скуки. Легенда гласит, что сердце четвертого лорда Грэматона кровоточит всякий раз, когда супруга кого-либо из Грэматонов сбивается с пути в поисках более зеленого пастбища.
— Семейные сплетни, — сухо промолвил Эллери.
Мими спрыгнула с колен мужа.
— Марк, я страшно устала.
— Прости. — Грэматон потянулся. — Странная история, верно? Используйте ее, если хотите… Показать вам вашу комнату? Боркка, будьте хорошим парнем и выключите свет.
Мими быстро вышла, словно ее преследовали. Это и в самом деле совершали глаза мистера Боркки, когда они оставили его стоящим у камина с графином виски в руке.
* * *— Как неловко, — сказал за завтраком Грэматон. — Надеюсь, вы меня извините? Я получил телеграмму от архитектора и должен сегодня ехать в город.
— Я поеду с вами, — предложил Эллери. — Вы были настолько любезны…
— Не желаю и слышать об этом. Я вернусь завтра утром, и мы чем-нибудь займемся.
Эллери направился в лес знакомиться с островом Грэматона. Остров, как выяснилось, имел форму земляного ореха и занимал по меньшей мере тридцать акров, густо покрытых лесом, за исключением центральной части. Небо было в тучах, и Эллери ощущал холод, несмотря на кожаную куртку. Впрочем, он не был убежден, что в этом повинна погода. Остров действовал на него угнетающе.
Найдя старую, почти заросшую тропинку, Эллери из любопытства зашагал по ней. Тропинка шла через скалистый перешеек, исчезая около восточной оконечности острова, на поляне, где стояла деревянная хижина с покосившейся крышей, бревна в стенах которой торчали, как сломанные кости.
Какое-то заброшенное жилище скваттера, подумал Эллери. Ему пришла в голову мысль обследовать хижину. В подобных местах иногда можно наткнуться на что-нибудь занятное.
Но то, что обнаружил Эллери, представляло собой проблему. Шагнув на раскрошившийся каменный порог, он услышал изнутри голоса. В тот же миг позади из леса донесся крик Грэматона:
— Мими!
Эллери застыл как вкопанный.
— Не смейте прикасаться ко мне! — послышался в хижине взволнованный голос Мими. — Я не для этого пригласила вас сюда.
Голос мистера Боркки жалобно бубнил: «Мими, Мими, Мими», словно грампластинка, в которой заела игла.
