П. Никитин - Шерлок Холмс в Сибири
Издали доносился громкий говор шедших по тропе наших людей, которых мы оставили для демонстрации.
Начинало светать.
Двигаясь среди кустов, мы незаметно оцепили врагов.
Мы видели, как, услыхав голоса на тропе, они схватились за винтовки и засели цепью в кустах, вдоль тропы.
Наши подвигались по тропе.
Еще момент, и винтовки разбойников поднялись.
Атлетическая фигура Мухи так и выделялась среди других.
Вдруг Холмс быстро вскинул винтовку, громкий выстрел всколыхнул спящий воздух.
И грозная тайга застонала.
Выстрелы с нашей стороны следовали один за другим.
Разбойниками, не ожидавшими нападения, овладела паника.
Они метались как угорелые, стреляя без толку, тогда как наши выстрелы клали на землю одного за другим.
Проклятия, стоны и мольбы, выстрелы, крики — все это перемешивалось в общий гул.
Но вот, наконец, все смолкло…
Тогда мы стали смотреть на плоды своей ужасной работы.
Четверо из братьев были убиты наповал, остальные трое лежали тут же, раненные кто одной, кто двумя пулями.
Но Мухи не было.
Он остался верен своему прозвищу и исчез бесследно, хотя Холмс и отлично помнил, как ранил его и как тот схватился за руку, выпустив винтовку.
Скоро подошла вторая партия, а затем и третья.
Приискатели подходили один за другим к мертвецам и к раненым, яростно плевали им в лица, произнося страшные проклятия.
Ведь это были их самые ужасные враги!
Мы молча наблюдали эту сцену озверенья.
— Добить! Добить! — раздавались отовсюду голоса.
Но Холмс вступился за раненых.
Они нужны были для суда, и приискатели нехотя должны были согласиться нести на носилках своих врагов.
* * *
Чем окончить этот рассказ?
Мухи так и не нашли.
Один из раненых по дороге был брошен, двое судились и были повешены, но что страннее всего, так это то, что когда полиция прибыла для производства обысков на станции, содержимые братьями, то нашла на их местах лишь семь обугленных мест.
Неизвестная рука, может быть, мстительных приискателей, не захотела оставить о них и памяти.
Вскоре станции были реставрированы и сданы другим лицам, разбои в этой местности почти затихли, пристав Курабко получил повышение по службе, а имя Шерлока Холмса прогремело по Сибири, как никогда не гремело до той поры.
Сокровище тайги
I
— Очень интересная легенда, дорогой Ватсон! Я очень люблю вообще легенды, так как, по–моему, между легендой и сказкой существует существенная разница. Сказка — плод народной фантазии, чистый вымысел, но легенда — другое дело. Легенда, если найти ее корень, всегда вытекает из жизни, имеет в своем основании какой–либо случившийся факт.
Шерлок Холмс затянулся сигарой, выпустил из рта густой клуб дыма и, откинувшись на спинку кресла, продолжал:
— В этой легенде в основание положен случившийся факт, а так как факт этот случился не так–то давно, всего два года тому назад, то… Одним словом, эта легенда кажется мне не легендой, а чем–то поважнее, на чем следует поработать.
— Ну, ну, вы уже прочли мне целую лекцию о легендах, а той легенды, которая так удивляет вас, вы мне и не подумали рассказать, — ответил я. — Ведь это выходит — разговор впустую.
Шерлок Холмс весело рассмеялся.
— Ваша правда, дорогой Ватсон. Я сидел и думал про себя, а затем начал высказывать свои мысли вслух. Это вовсе не убедительно, и я постараюсь исправить свой промах.
Он вытянул свои длинные ноги, положив их одну на другую, и заговорил.
II
Вчера я гулял по Благовещенску. Пройдя центр города и полюбовавшись прекрасным зданием магазина Чурина, я незаметно дошел до самых глухих, отдаленных кварталов, в которых ютится зимой приисковый народ и разный сброд.
Все эти улицы очень грязны, на них много кабаков, и полиция, как я слышал, не особенно любит посещать их поодиночке.
Если сюда нагрянывают, то, в большинстве случаев, целыми командами, для производства облавы и после каждой облавы из этих кварталов набирают такую кучу сброда людей неизвестных профессий, что их положительно некуда бывает девать.
Изредка в такие облавы попадаются и крупные рыцари разбойничьего и воровского царства.
Но лишь только облава окончится, как эти кварталы снова наполняются прежним сбродом, появляющимся неизвестно откуда, словно блохи из пыли. Итак, я забрел туда.
Подумав немного, я зашел в один из трактиров «без крепких напитков», в котором, как и во всех русских городах, посетители скорее могут достать водку, нежели чай.
Такое положение дел вытекает, по всей вероятности, из того, что низшим чинам, а зачастую и средним русской полиции, получающим мизерное жалованье, выгодно не доносить о нарушении закона, с целью пополнения своего скромного бюджета.
Правда, иногда читаешь в газетах о задержании того или другого лица за недозволенную торговлю водкой, но, принимая во внимание повседневную, почти откровенную торговлю вином во всех «чайных», приходишь к заключению, что к ответу привлекаются лишь те, которые почему–либо не сошлись с теми, кто призван стоять на страже государственных интересов.
В трактире «без крепких напитков», в который я вошел, половина посетителей пила водку, остальная или пила чай или закусывала.
Столиков свободных не оказалось, и мне пришлось занять место у стола, за которым сидел крепкий, рослый мужик лет сорока.
По его костюму и манере себя держать я сразу узнал в нем приискателя.
Помните, Ватсон, когда мы два года тому назад охотились на семерых братьев–разбойников, мы надевали точно такие же костюмы.
Он пил чай, и я заказал себе тоже чаю.
У моего соседа по столу было очень симпатичное лицо: открытое, честное, невольно напрашивающееся на доверие.
И не удивительно, что мы разговорились.
Как я и предполагал, он оказался приискателем.
Человек он был бывалый, несколько раз ходил в разведки, одна из которых тянулась два года, работал много на разных приисках, но не пропивал, как большинство приискателей, своей добычи, а вкладывал ее ежегодно в хозяйство и теперь имеет в Благовещенске, на одной из крайних улиц, собственный домишко, пару лошадей, корову и считается человеком с достатком.
— Вырос я и родился здесь, — говорил он мне, попивая чаек. — Отец мой был тоже приискатель, ну, и меня сызмальства приучал к этому делу. Тайгу, значит, понял я еще будучи ребенком, а когда вырос, так знал ее так, что, кажись, и лесовик не прошел бы по ней так, как я.
