Коллектив авторов - Спросите полисмена
– Вот пуля, мэм, – весело сообщил суперинтендант, доставая из кармана деревянную коробочку. – Доктор Рэглен, верно, услышал, как мы о нем говорим. Разумеется, – он отодвинул крышечку и стал разглядывать сероватый фрагмент, – она мало что нам скажет, пока ее не поместят под микроскоп.
Пуля действительно была маленькая. Ее острие расплющилось и напоминало шляпку гриба, но достаточно свинца, так сказать, ножки грибка, сохранило свою первоначальную форму, чтобы были видны характерные отметины, которые каждый данный ствол оставляет на каждой выпущенной из него пуле.
– Да, – протянула миссис Брэдли. – Полагаю, нужно подождать исследования под микроскопом. Кто его будет проводить? Вы, доктор Рэглен?
– Боюсь, я не великий специалист. Видите ли, это ювелирная работа. Тут важна точность.
Взяв другой пистолет, миссис Брэдли заглянула в камеры патронника, потом в ствол.
– А это оружие, которое было у мистера Литлтона. Да. Разумеется, вы ведь сделаете тестовые выстрелы из обоих, а затем сравните отметины вот с этим? – Она указала на серый фрагмент.
– Обязательно, – кивнул суперинтендант. – И тогда мы определим, из какого она.
– Но не узнаете, кто стрелял, – мягко заметила миссис Брэдли. – Что ж, джентльмены, премного вам обязана. Доктор Рэглен, – вдруг спросила она, – не вы ли заведуете здесь сельской больницей?
– Да, я один из местных врачей.
– Тот полицейский, который попал в аварию, как он?
– Пока не пришел в себя. Его сбила машина, он получил тяжелые повреждения.
– Странно, что его сбил майор Литлтон, – произнес Истон. – Он всегда заботился о пешеходах. Даже размышлял, как снизить число автокатастроф! Нелепо, – добавил он. – Что констебль, что телега мартышек – судьбе все едино. Еще чем-то могу вам помочь, мэм?
– Сообщить мне результаты тестов. – Миссис Брэдли указала на пистолеты.
– Непременно. На что-нибудь еще посмотреть желаете?
– Только на одно. Точнее, на одну. На кухарку каноника.
VI
После этой беседы, на которой незачем долго останавливаться, миссис Брэдли вышла чуть раскрасневшись, но это была краска победы. Когда вечером доктор Притчард вернулся домой, кухарка заявила, что увольняется. Впрочем, событие не стало трагедией, как предполагала эта леди, поскольку пастор сам несколько месяцев собирался с духом, чтобы избавиться от нее. «Замуж выхожу» – таково было оправдание кухарки, и строились различные догадки, кто же покорил ее сердце. Но она держала рот на замке, как и умалчивала о факте, что ее суженый безработный автомеханик, живущий сейчас на пособие. Но все это выяснилось позднее. Свидетельством силы личности миссис Брэдли можно считать то, что после их разговора кухарка разразилась слезами, тогда как ни малейшая рябь не потревожила немигающей безмятежности ее ящероподобной гостьи.
Беседы с мистером Миллсом, суперинтендантом и кухаркой заняли два с половиной часа, и можно было предположить, что подобные сжатые и напряженные допросы истощат силы миссис Брэдли, но нет. Велев остановить машину у первого же киоска, она купила ворох газет: рупор мнений самого лорда Комстока вышел с толстой траурной рамкой, остальные газеты воздали дань памяти этого наименее оригинального из баронов-разбойников заголовками цвета черного дерева. Приводились интервью с высокоуважаемыми подозреваемыми. Помещались снимки: конкурирующая газета даже раздобыла фотографию покойного пэра в возрасте четырех лет (угрюмый, в бархатном костюмчике с короткими штанишками и кружевным воротничком, в локонах), восемнадцати лет (все еще угрюмый, а в подпись под фотографией вкралась прискорбная ошибка наборщика, так что получилось «ДАЛЕКО ПАДЕТ»). Миссис Брэдли прочитала все, одной рукой держа листы, а другой наводя лорнет. Несколько раз просмотрела некрологи, написанные архиепископом и сэром Чарлзом Фэрвезером.
«Его трагическая смерть стала для меня ужасным потрясением, – заявлял архиепископ, – еще и потому, что я давно знал покойного лорда Комстока и даже виделся с ним незадолго до того, как происшествие лишило британскую журналистику…» Миссис Брэдли вообразила, как архиепископ тут помедлил, бормоча: «О мертвых либо хорошо, либо ничего», и вывернулся ни к чему не обязывающим оборотом «человека, полного жизненных сил. Наше давнее общение не всегда было гладким, случались и недопонимания. Недавняя кампания лорда Комстока принесла мне немало боли, и я постарался оградить его от поступков, которые считал несообразными с его строго церковным воспитанием. Смерть, так скоро последовавшая за нашей беседой, стала для меня ужасным потрясением. Трудно переоценить влияние, которое в последние годы лорд Комсток оказывал на британскую журналистику. Прошло более четверти века с тех пор, как он мальчиком был вверен под мою опеку, и я сразу скажу, что он считал меня своим истинным другом, тем, кто не постесняется напомнить ему о тех христианских принципах, от которых он, по моему глубокому убеждению, невзирая на недавние заблуждения, в глубине души не отходил никогда. Англия будет оплакивать своего сына».
– Ну надо же, – задумчиво протянула миссис Брэдли, – одно и то же три раза подряд. Посмотрим, что заявит сэр Чарлз.
Сэр Чарлз, отчаявшись найти хотя бы одно доброе слово тому, кем являлся лорд Комсток, перешел к панегирику тому, кем он мог бы стать.
– Старался как истинный джентльмен, – вынесла вердикт миссис Брэдли, – учитывая, что Комсток, скорее всего, шантажировал его.
Сжатые фразы парламентского парторганизатора она прочитала особо внимательно.
«Имел здравые взгляды во многих областях политики и по проблемам Британской империи. Нельзя отрицать, что он был человеком огромной энергии. Его патриотизм остается вне сомнений. Едва ли можно оценить потенциальное влияние лорда Комстока на правое дело».
Тем самым сэр Чарлз в традициях частных школ воздерживался от удара по павшему и, без сомнения, подобно архиепископу, бормотал всю ту же латинскую поговорку. Однако был немногословен: если пытаться придерживаться правды и говорить о таком, как Комсток, только хорошее, честному человеку мало что найдется сказать.
Имелась фотография мистера Миллса, сделанная в Кембридже, на которой он смотрелся чересчур здоровым, веселым и кудрявым – и все это запечатлели камеры, вкупе со странной уклончивостью, какую приобретает лицо, когда слишком маленькие глазки посажены широко. При взгляде на подобную фотографию испуг и смятение леди Селины при мысли, что этот человек окажется под ее кровом, становились легко объяснимы. Миссис Брэдли любила племянницу и так же, как леди Селина, от всей души сожалела бы о таком новом члене семьи. Однако семье, если проявит здравый смысл, никакая опасность не грозит, и она объяснила это за вторым завтраком измученной матери, чей единственный цыпленок не вернулся за пропитанием.
