Жорж Сименон - Коновод с баржи Провидение
Он мог бы пойти в кабачок. Но нет! Он поудобней устраивается в конюшне на том же месте, где сейчас, и греется на солнце.
Мегрэ окинул взглядом конюшню: справа просмоленная перегородка, кнут на согнутом гвозде, на другом гвозде оловянная чашка, кусочек неба виден на стыке щитов, служивших потолком, справа — мускулистые крупы лошадей.
От всего этого веяло животным теплом, многогранной, насыщенной, как иные терпкие вина, жизнью.
— Скажите, его ведь можно оставить здесь, правда?
Она попросила комиссара выйти вместе с ней. Шлюз работал в том же ритме. А вокруг — улицы города, оживленные, чуждые каналу.
— Можете вы мне объяснить, комиссар, что он сделал?
Я никогда не подумала бы про него дурное, он никогда не вызывал у нас подозрений. Правда, однажды муж увидел Жана без рубашки, с голой грудью и обратил внимание на татуировку. Она была не такой, как у наших речников. Ну, мы и решили, что он не тот, за кого себя выдает, но меньше любить его не стали. Расспрашивать его не хотелось. Зачем? Скажите, комиссар, вы ведь не думаете, что он убил ту женщину? Но поверьте, если даже он это сделал, значит, она того заслужила! Жан — это, знаете, какой человек? — Она искала слово, которое бы выразило ее мысль, но не нашла. — Ладно! Вот муж встанет… Я послала его спать: у него с детства грудь слабая… Что, если я схожу приготовлю бульон покрепче?
— Сейчас приедут врачи. Лучше бы пока…
— А это нужно? Они не отравят ему последние минуты?
— Это необходимо.
— Ему ведь хорошо с нами, верно? Могу я оставить вас на минутку? Вы не будете его мучить?
Мегрэ утвердительно кивнул, вернулся в конюшню, вытащил из кармана металлическую коробочку, в которой лежала маленькая штемпельная подушечка, пропитанная чернилами.
Понять, в сознании Жан или нет, было все еще нельзя.
Веки его были полуоткрыты, взгляд ясен и равнодушен.
Но когда комиссар приподнял его правую руку и прижал пальцы поочередно к подушечке, ему показалось, что на долю секунды на лице Жана промелькнула улыбка.
Мегрэ приложил пальцы к чистому листку бумаги, с минуту наблюдал за ним, как будто надеялся открыть тайну, в последний раз взглянул на лошадей, которые уже начали беспокоиться и топтаться на месте, и вышел.
Хозяин баржи с женой пили кофе с молоком и внимательно смотрели в его сторону. На расстоянии не более пяти метров от «Провидения» был пришвартован «Южный Крест», на палубе яхты никого не было.
Накануне Мегрэ оставил свой велосипед возле шлюза, там он и нашел его сейчас. Десять минут спустя он уже был в полицейском участке и послал агента в Эперне, чтобы тот передал отпечатки пальцев по бильд-телеграфу в Париж.
Когда он вернулся на «Провидение», на борту баржи стояли два врача, с которыми пришлось поспорить. Они хотели забрать Жана в больницу. Встревоженная хозяйка бросала на Мегрэ умоляющие взгляды.
— Есть надежда на выздоровление? — спросил комиссар.
— Нет. У него продавлена грудь. Одно ребро проникло в правое легкое.
— Сколько ему осталось жить?
— Другой на его месте уже давно бы умер… от часа до пяти.
— Тогда оставьте его в покое. Не мучьте.
Старик не пошевелился, даже не вздрогнул. Когда Мегрэ проходил мимо хозяйки баржи, она с застенчивой благодарностью коснулась его руки.
Врачи с недовольным видом перешли по мостику на берег.
— Оставить его умирать в конюшне!.. — проворчал один из них.
— Подумаешь! А жил-то он в ней!
Комиссар все-таки поставил полицейского поблизости от баржи и яхты, чтобы тот предупредил его, если там что-нибудь произойдет.
Со шлюза он позвонил в кафе «Флотское» в Дизи, где ему сообщили, что инспектор Люкас только что там был и взял в Эперне машину, чтобы съездить в Витри-ле-Франсуа.
В течение часа все было тихо. Хозяин «Провидения» воспользовался перерывом и просмолил ялик, который баржа тащила за собой. Владимир надраивал медные части на «Южном Кресте».
Хозяйка баржи то и дело сновала на палубе между кухней и конюшней. Она несла то белоснежную подушку, то дымящуюся чашку с бульоном, который упрямо приготовила для Жана.
Около одиннадцати Люкас прибыл гостиницу «Марна», где его ждал Мегрэ.
— Ну, как дела, старина?
— Ничего, шеф. Зато вы порядком устали.
— Что вы узнали?
— Маловато! В Мо — ничего, если не считать небольшого скандала из-за яхты. Речники, которым мешали уснуть музыка и песни, грозились все там переломать.
— Баржа «Провидение» была там?
— Ее грузили на расстоянии меньше двадцати метров от «Южного Креста». Но ничего особенного там не заметили.
— А что в Париже?
— Я еще раз повидал обеих девиц. Они сказали, что ожерелье дала им не Мэри Лэмпсон, а Вилли Марко. Мне подтвердили это в гостинице, где его узнали по фотографии. Я не совсем в этом уверен, но думаю, что Лиа Лаувенштайн знала Вилли лучше, чем хочет в этом признаться, и уже в Ницце, случалось, помогала ему.
— А что в Мулене?
— Ничего. Заходил к булочнице, единственной Мари Дюпен во всей округе. Славная женщина, бесхитростная.
Даже не понимает, что это за история, и боится подпортить из-за всего этого свою репутацию. Выписка из метрического свидетельства сделана восемь лет назад. Но вот уже три года как там новый секретарь — старый умер в прошлом году. Мы перерыли весь архив, но не нашли ничего, относящегося к делу.
Помолчав немного, Люкас спросил:
— А что у вас?
— Пока еще не знаю. Может быть — ничего, а может быть — все. Это вот-вот решится… Что говорят в Дизи?
— Что не будь «Южный Крест» прогулочной яхтой, его ни за что не пропустили бы вне очереди. Вспоминают также, что полковник был женат уже не в первый раз.
Мегрэ молча потащил собеседника по узким улицам городка на телеграф.
— Соедините с уголовной полицией Парижа.
Фототелеграммы с отпечатками пальцев коновода должны были получить в префектуре еще часа два назад. А дальше уж как повезет. Можно среди восьмисот тысяч других карточек сразу же найти карточку с соответствующими отпечатками пальцев, а можно проискать долгие часы.
— Возьмите трубку, старина!.. Алло! Кто у аппарата?..
Это вы, Бенуа?.. Говорит Мегрэ. Получили мою телеграмму?.. Что вы говорите? Вы сами разыскали эту карточку?..
Подождите минутку.
Он вышел из кабины и попросил телефонистку:
— Я, может быть, займу линию надолго. Проследите, чтобы меня ни в коем случае не прерывали.
Когда Мегрэ снова взял трубку, взгляд его был куда более оживлен.
— Сядьте, Бенуа: вам придется прочесть мне все дело.
Люкас — он здесь, рядом, — будет записывать. Итак, начинайте.
Мегрэ представил себе своего собеседника так же ясно, как если бы тот стоял рядом с ним. Комиссару часто приходилось заглядывать на чердак Дворца правосудия, где в железных шкафах хранятся карточки всех преступников Франции и многих иностранных бандитов.
