Жорж Сименон - Ночь на перекрестке
Но Мегрэ тут же вернулся назад, снял телефонную трубку.
— Алло! Арпажон? Это полиция!.. Вы не могли бы сказать, куда звонили сегодня ночью по телефону, с которого я сейчас говорю?
Комиссару пришлось подождать несколько минут. Наконец ему дали ответ:
— Звонили в «Архив» по номеру 27–45… Это большое кафе у ворот Сен-Мартен…
— Я знаю… У вас были другие заказы от тех, кто живет здесь, на перекрестке «Трех вдов»?
— Минутку… Из гаража просят соединить с жандармерией…
— Спасибо!
Когда Мегрэ догнал шедшего по дороге Гранжана, начался моросящий дождь. Небо подернулось молочного цвета пеленой.
— Ну что, вы разобрались в этой истории?
— Да, кое-что прояснилось…
— Ведь эта женщина, кажется, ломала комедию?
— Нет, она как раз вела себя очень естественно…
— Но ее муж…
— С ним совсем другое дело. Честный малый, который плохо кончил. Или, может, жулик, корчащий из себя порядочного человека… Сейчас трудно определить!.. Целыми часами он ломал себе голову, придумывая способ, как незаметно скрыться… Воображение у него незаурядное… И играет он свою роль великолепно… Остается лишь выяснить, что он собрался делать сегодня ночью…
Набивая трубку табаком, Мегрэ подошел к воротам парка Андерсенов, где на посту стоял полицейский.
— Что нового?
— Ничего… Мы окружили парк, но никого не обнаружили…
Большая гостиная выглядела так же, как и во время первого визита Мегрэ: на мольберте был виден эскиз ковровой ткани, выполненный в темно-красных тонах. На той же граммофонной пластинке отражались зеленоватые лучи света, который медленно, подобно туману, начинал проникать в комнату.
Под ногами Мегрэ вновь скрипнули ступени, когда он поднимался по лестнице на второй этаж. Карл Андерсен лежал на кровати и тихо стонал, но, увидев комиссара, тут же замолчал, пытаясь пересилить боль. Он спросил с тревогой в голосе:
— Где Эльза?
— У себя в комнате.
— А!..
Казалось, что ответ его успокоил. Он вздохнул, потрогал рукой плечо и, наморщив лоб, произнес:
— Кажется, моя рана не смертельна…
Встречаться с ним взглядом было неловко, мешал этот искусственный, лишенный жизни глаз. Он был широко раскрыт, чист и прозрачен, но слишком велика была разница между ним и подвижными мускулами лица.
— Я не хочу, чтобы она видела меня в таком состоянии… Как вы считаете, заживет у меня плечо?.. Хорошего вызвали хирурга?..
Он тоже, как и мадам Мишоннэ, казался ребенком, которого мучила тревога. Взгляд у Карла был умоляющим, словно он просил о помощи. Но больше всего датчанина волновало не его физическое состояние, он переживал за свой внешний вид.
Что же касается боли, то он переносил ее очень стойко. Мегрэ, видевший две его раны, мог судить об этом как знаток.
— Скажите Эльзе…
— Что вы не желаете ее видеть?
— Нет! Лучше не надо так говорить… Скажите ей, что я здесь, я выздоровлю, что она должна верить… Повторите ей это слово: верить! Пусть она прочтет несколько строф из Библии… Историю Иова, например… Вам это кажется смешным, но вы, французы, не знаете Библию… Верить!.. «И я всегда буду благодарить людей своих». Это говорит сам Господь Бог… Бог будет благодарить людей своих… Скажите ей об этом!.. Или вот еще: «На небесах более радости будет…» Она поймет… И, наконец, вот это: «Праведник подвергается искушению девять раз в день…»
Зрелище было странным. Раненый Карл, лежащий в постели и страдающий от физической боли, как ни в чем не бывало цитировал двум полицейским Священное писание.
— Верить!.. Вы скажете ей это?.. Потому что не бывает случая, чтобы невиновный… — Он нахмурил брови, удивившись улыбке, которая появилась на губах инспектора Гранжана. Тогда датчанин прошептал сквозь зубы, как бы про себя:
— Franzose!..
Французы!.. Люди неверующие, скептики, легкомысленные фрондеры, неисправимые грешники.
С видом полного разочарования он отвернулся к стене и уставился на нее единственным здоровым глазом.
— Не скажете ли ей…
Ни Мегрэ, ни Гранжан ничего не могли ей сказать, потому что войдя в комнату Эльзы, они там никого не застали.
Здесь было душно, как в теплице. В воздухе плавали густые клубы дыма. И все пропахло женским духом, от которого закружилась бы голова не только юноши, но и у вполне зрелого мужчины!
А спальня была пуста!.. Эльза не могла бежать через окно — оно было закрыто изнутри…
Уже знакомая Мегрэ картина, в тайнике за которой должны были находиться флакон с вероналом, ключ и револьвер, по-прежнему висела на стене.
Чуть сдвинув картину, Мегрэ увидел, что оружие исчезло.
— Да не смотри ты на меня так, черт побери!
Мегрэ устало и раздраженно смерил взглядом инспектора, который стоял позади и с изумленным восхищением глядел на него.
В этот момент комиссар так сильно стиснул трубку зубами, что она треснула и ее чубук упал на ковер.
— Она сбежала?
— Помолчи!
Мегрэ был вне себя от ярости и несправедливо обидел Гранжана. Тот, удивленный, застыл на месте.
День еще не наступил. Рассвет едва пробивался сквозь пелену серого тумана, окутавшего землю. По шоссе с шумом промчался старый «форд» булочника.
Внезапно Мегрэ выскочил в коридор и бегом спустился по лестнице. Он ринулся в гостиную, двери которой были широко распахнуты, снаружи донесся ужасный вопль, похожий на отчаянный крик смертельно раненого человека.
Голос принадлежал женщине и звучал приглушенно, как бы из укрытия. Нельзя было понять, была ли женщина далеко или совсем рядом. Кричали то ли откуда-то сверху, то ли из-под земли.
Все вздрогнули, а один из полицейских, стороживших заднюю дверь в дом вскрикнул, побледнев:
— Комиссар?.. Вы слышали?..
— Тихо, черт побери! — проревел раздраженным голосом Мегрэ.
Едва он это произнес, как послышался выстрел, но настолько глухой, что невозможно было определить, где стреляли — слева или справа, в парке или в доме, в лесу или на шоссе.
В доме кто-то с шумом спускался по лестнице. На крыльце показался Карл, он держался рукой за грудь и кричал как безумный:
— Это она!..
Он задыхался. Его искусственный глаз был неподвижен, а широко раскрытым здоровым он кого-то высматривал вдали.
Глава 9
Преступники по ранжиру
Эхо выстрела долго не умолкало в воздухе. Все застыли на месте. Лишь Карл Андерсен продолжал двигаться вперед и уже добрался до посыпанной гравием аллеи.
Внезапно один из полицейских, наблюдавших за парком, бросился к огороду, в центре которого высился сруб колодца. Он наклонился над ним, выпрямился и призывно засвистел.
