Уилки Коллинз - Лунный камень
Двадцатаго получена записка отъ мистера Годфрея. Онъ располагалъ сегодня ночевать въ Фризангаллѣ, имѣя надобность посовѣтоваться съ отцомъ объ одномъ дѣлѣ. А завтра послѣ полудня онъ съ двумя старшими сестрами пріѣдетъ верхомъ къ обѣду. При запискѣ былъ изящный фарфоровый ларчикъ, презентованный миссъ Рахили отъ любящаго кузена съ пожеланіемъ всего лучшаго. Мистеръ Франклинъ подарилъ ей просто браслетъ, не стоившій и половины того, что стоилъ ларчикъ. А Пенелопа тѣмъ не менѣе, — таково женское упрямство, — все пророчила ему успѣхъ.
Слава Богу, наконецъ-то мы дошли до кануна дня рожденія! Надѣюсь, вы признаете, что я на этотъ разъ не слишкомъ уклонялся отъ прямаго пути. Радуйтесь! Я облегчу васъ въ слѣдующей главѣ, и, что еще важнѣе, глава эта введетъ васъ въ самую глубь исторіи.
IX
21-го іюня, въ день рожденія миссъ Рахили, погода, съ утра пасмурная, и перемѣнчивая, къ полудню разгулялась, а солнце выглянуло во всей красѣ.
Этотъ торжественный праздникъ начинался у насъ обыкновенно тѣмъ, что всѣ слуги подносили свои маленькіе подарки миссъ Рахили, причемъ я, какъ глава ихъ, каждый годъ произносилъ приличный торжеству спичъ. Я рѣшился разъ навсегда держаться методы нашей королевы при открытіи парламента, а именно, изъ году въ годъ аккуратно повторять одно и то же. Спичъ мой (подобно королевскому) обыкновенно возбуждалъ самыя нетерпѣливыя ожиданія, какъ нѣчто новое и доселѣ неслыханное. Но какъ скоро я его произносилъ, обманутые слушатели, хоть и ворчали немножко, но затѣмъ снова начинали питать надежду, что въ будущемъ году имъ придется услыхать что-нибудь поновѣе и поинтереснѣе. Не слѣдуетъ ли изъ этого, что и въ парламентѣ, и на кухнѣ англійскій народъ не взыскателенъ, и что управлять имъ вовсе не трудно?
Послѣ завтрака я имѣлъ съ мистеромъ Франклиномъ тайное совѣщаніе по поводу Луннаго камня, такъ какъ наступало, наконецъ, время вынуть его изъ Фризингальскаго банка и вручить самой миссъ Рахили.
Пробовалъ ли мистеръ Франклинъ еще разъ приволокнуться за своею двоюродною сестрицей, но потерпѣлъ при этомъ пораженіе, или виновата была его безсонница, которая съ каждымъ днемъ увеличивала странныя противорѣчія и нерѣшительность его характера, — не знаю; только онъ показалъ себя въ это утро въ самомъ невыгодномъ свѣтѣ. Онъ ежеминутно измѣнялъ свои намѣренія насчетъ алмаза. Что же до меня касается, то я держался простыхъ фактовъ, не давая воли своему воображенію. За все это время не случилось ни малѣйшаго обстоятельства, которое дало бы намъ поводъ тревожить миледи открытіями объ алмазѣ; слѣдовательно и мистеръ Франклинъ не имѣлъ никакого права уклоняться отъ принятаго имъ на себя обязательства передать завѣщанный подарокъ въ руки своей двоюродной сестры. Таковъ былъ мой взглядъ на дѣло, и какъ ни переиначивалъ его мистеръ Франклинъ, а подъ конецъ онъ все-таки вынужденъ былъ со мной согласиться. Мы порѣшили, что послѣ полдника онъ поѣдетъ въ Фризингаллъ и вернется оттуда съ алмазомъ, вѣроятно, въ обществѣ мистера Годфрея и двухъ его сестеръ.
Уговорившись со мной на этотъ счетъ, нашъ молодой джентльменъ отправился къ миссъ Рахили.
Цѣлое утро и нѣкоторую часть дня провозились они за разрисовкой двери, при участіи Пенелопы, которая, стоя тутъ же по ихъ приказанію, терла и мѣшала краски, между тѣмъ какъ миледи, по мѣрѣ приближенія полдника, то входила къ нимъ, то уходила вонъ, зажимая носъ платкомъ, (отъ нестерпимаго запаха, распространяемаго составомъ мистера Франклина) и тщетно пытаясь оторвать артистовъ отъ ихъ работы. Наконецъ, въ три часа она сняла свои передники, отпустила Пенелопу (которой больше всѣхъ досталось отъ состава) и смыла съ себя всю эту пачкотню. Цѣль была достигнута, дверь готова, а молодые люди гордились своимъ произведеніемъ. И въ самомъ дѣлѣ, прелестное зрѣлище представляли эта грифы, купидоны и прочія изображенныя на двери существа; но ихъ было такъ много, она была такъ перепутаны цвѣтами и девизами, имѣли такія ненатуральныя позы, что даже часъ спустя послѣ созерцанія всѣхъ этихъ прелестей, не было никакой возможности выбросать ихъ изъ головы. Если я прибавлю сверхъ того, что по окончаніи этой утренней возни Пенелопу стошнило въ задней кухнѣ, то вы не подумайте, пожалуста, что я хочу компрометтировать составъ. Ей-ей, насколько! Вопервыхъ, высохши, онъ пересталъ распростравять зловоніе, а вовторыхъ, ужь если искусство немыслимо безъ подобныхъ жертвъ, то воздадимъ ему должное, хотя бы отъ этого пострадала и моя родная дочь.
Закусивъ на скорую руку, мистеръ Франклинъ уѣхалъ въ Фризингаллъ, чтобы привезти оттуда своихъ кузинъ, какъ объявилъ онъ миледи, въ сущности же для того чтобы вынуть изъ банка Лунный камень.
Въ виду предстоявшаго торжественнаго обѣда, на которомъ, въ качествѣ главнаго буфетчика, я долженъ былъ наблюдать за сервировкой стола, мнѣ еще о многомъ предстояло подумать и позаботиться до возвращенія мистера Франклина. Сначала я приготовилъ вино; потомъ, сдѣлавъ смотръ своей мужской и женской командѣ, которая должна была служить за обѣдомъ, я удалился къ себѣ, чтобы собраться съ мыслями и запастись бодростью духа для пріема гостей. Для этого мнѣ стоило только затянуться разокъ-другой, — сама знаете: чѣмъ? — да заглянуть въ извѣстную книгу, о которой я уже имѣлъ случай упоминать выше, и я почувствовалъ полное душевное и тѣлесное спокойствіе. Раздавшійся на дворѣ топотъ лошадиныхъ копытъ внезапно пробудилъ меня, не то чтобъ отъ сна, но скорѣе отъ раздумья, и я выбѣжалъ встрѣчать кавалькаду, состоявшую онъ мистера Франклина, его двоюроднаго брата мистера Годфрея, и двухъ сестеръ послѣдняго, сопровождаемыхъ одномъ изъ грумовъ стараго мистера Абльвайта. Я былъ чрезвычайно пораженъ, увидавъ, что мистеръ Годфрей, подобно мистеру Франклину, не въ своей тарелкѣ. Правда, онъ, по обыкновенію, дружески пожалъ мнѣ руку и даже выразилъ удовольствіе видѣть своего стараго пріятеля Бетереджа въ добромъ здоровьи. Однако его озабоченный видъ оставался для меня загадкой, а на вопросъ мой о здоровьи его батюшки онъ отрывисто отвѣчалъ: «Попрежнему, Бетереджъ, попрежнему». За то обѣ миссъ Абльвайтъ были веселы за десятерыхъ и вполнѣ возстановляли нарушенное равновѣсіе. Почти одного роста съ своимъ братомъ, эти дюжія, желтоволосыя, краснощекія дѣвицы поражали избыткомъ мяса и крови, здоровья и чрезмѣрной веселости. Когда бѣдныя лошади, шатаясь отъ усталости, подтащили ихъ къ крыльцу, барышни (безъ чужой помощи) сами соскочили съ сѣделъ, и подпрыгнули на землѣ словно пара резиновыхъ мячиковъ. Каждому ихъ слову предшествовало протяжное «о-о!» каждое движеніе ихъ непремѣнно сопровождалось шумомъ, и онѣ кстати и не кстати хихикали, ахали и тараторили. Я прозвалъ ихъ трещотками.
