Жорж Сименон - Семейство Питар
Город, однако, не совсем вымер. Из деревянного дома на пристани высыпали люди в зеленоватых мундирах и непривычно высоких фуражках.
«Таможенники или полиция», — догадался Ланнек, равнодушно спустился к себе в каюту за документами и вернулся одновременно с появлением полицейских, поздоровавшихся так же натянуто, как директор Электрической компании.
— Не знаете, где можно достать свинцовый гроб?
— Свинсовигроп? — переспросил тот из прибывших, у кого было больше всего нашивок.
Ланнек не знал, как будет «гроб» по-английски; он достал словарь, отчеркнул нужное слово ногтем, и полицейские подозрительно уставились на него.
— Завтра, — объяснили ему. — Сегодня воскресенье.
Закрыто. Все закрыто.
Из кают-компании высыпали рыбаки с «Франсуазы» в обносках не по росту, которые нашли им на «Громе небесном». Ланнек раскурил трубку, а полицейские приступили к формальностям.
— Ваше свидетельство на перевозку пассажиров?
— Мое — что?
Ланнеку указали на несоответствие списочного и наличного состава команды. У него хватило смелости вспылить. Терпения объясняться — тоже. Эти люди вместе с судебным приставом и директором Электрической компании обнюхивают его судно, как крысы! И Ланнек неожиданно для себя бросил полицейскому офицеру:
— Свидетельства на перевозку трупов у меня тоже нет!
Оробелый, стушевавшийся Муанар попытался тем не менее уладить дело миром и начал что-то втолковывать властям, указывая на капитана.
— Оставь ты их, Жорж! На кой они нам черт?
В конце концов Ланнек все-таки переоделся: ему предстояло сходить в управление портом, на таможню и домой к полицейскому начальнику, ведавшему регистрацией иностранцев.
— Ты со мной, Жаллю?
Он шагу не мог теперь ступить без товарища, и тот отправился с ним, невзирая на свой слишком узкий костюм.
На пристани, где земля была черная, под ногами похрустывала лишь тонкая корочка льда; зато в городе мостовые были вызывающе белыми и звонкими, как каменная кладка, позади которой — пустота.
Вдвоем они увидели, как из пяти протестантских церквей разного толка повалил народ, но не задержались хотя бы для того, чтобы полюбоваться немногими женщинами в национальных головных уборах, напоминающих римские шлемы.
Для обоих это было только скопище черных фигур на слишком белых улицах, и, покончив с формальностями, французы сразу отправились на поиски кафе.
Разгрузка начнется только завтра. Завтра, все завтра — даже разрешение спасенным сойти на берег.
Кафе были закрыты. Владельцы не давали себе труда отвечать неурочным посетителям. Люди на улицах оборачивались и с откровенным любопытством рассматривали их.
— Хочешь пари, что горожане скопом повалят к пароходу?
Ланнек не ошибся. Девушки, парами выходившие из церквей, важно фланирующие молодые люди, господа в шубах, целые семьи — словом, весь город, узнав о гибели «Франсуазы», неторопливо, как церковная процессия, потянулась к порту.
— Понимаешь, Жаллю, раз она из Питаров, я обязан вернуть ее Питарам. И все-таки…
Ланнек не закончил мысль, тем более что она была не очень отчетливой. Он просто смутно чувствовал, бессознательно ощущал, что, продлись рейс еще несколько дней, Матильда, пожалуй, стала бы настоящей Ланнек.
— Она не знала меня, старина! Прожила два года в браке, но осталась чужой. А тут какая-то сволочь напела ей…
На площади, застроенной новенькими домами, красовалась гостиница под названием «Текла». Ланнек вошел, толкнул дверь, справа заметил бар и бутылки.
— Эй, дайте-ка нам выпить!
Официант во фраке заколебался, вполголоса поговорил с кем-то, пребывавшим в служебном помещении за стеной, и наконец подошел взять заказ.
— Мне бы только узнать, кто написал записку!.. Я тебе рассказывал… Почти наверняка один из наших.
Они были похожи на старух, заговоривших на излюбленную тему и забывших обо всем на свете. Пили акевит — местную картофельную водку, морщась после каждой рюмки и торопливо закусывая копченой рыбешкой, которую им подали к спиртному.
Они засиделись до полудня, и Жаллю было заикнулся:
— Надо сходить к консулу — пусть отправит нас на родину.
Ланнек был еще не пьян, но голос у него уже стал чересчур громким, жесты — безапелляционными.
— Нет, Жалю, так ты со мной не поступишь! Вместе мы выпутались, вместе и вернемся в Фекан. Я сам объясню каждому, что…
Он не забыл о свинцовом гробе и велел позвать хозяина, а тот в свою очередь позвал клиента, устроившегося в соседнем зале и оказавшегося столяром.
— Может быть, завтра утром…, Обедать на пароход не пошли. Им во что бы то ни стало захотелось китовины: Ланнек пробовал ее лет десять назад в одном из портов. Хозяин послал на поиски, и за еду моряки сели лишь в два часа дня, когда бутылка акевита окончательно опустела.
— Главное, не забудьте про свинцовый гроб! — напомнил Ланнек и повернулся к Жаллю. — Знаешь, что меня больше всего потрясло? Ее грудь, на которую все пялились. Повторяю, Жаллю, я подловлю тварь, которая все это устроила…
Когда на следующее утро Ланнек пришел в себя, разгрузка уже началась, и в кают-компании, где по-прежнему пахло казармой, морской агент добрых полчаса ожидал капитана.
Все морские агенты похожи друг на друга. Все на один Манер произносят французские слова, угощают сигарой, раскладывают бумаги на столе.
Ланнек, так и не успев привести себя в порядок, подписал нужные документы, вместо завтрака раскурил трубку и ворчливо осведомился:
— Нет ли у вас груза для Франции?
— Груза нет. Но если интересуетесь выгодным дельцем, вот оно: возьмите восемьсот тонн вяленой рыбы — здесь она обойдется гроши, а…
— Жаллю! Муанар!
Время от времени Ланнек поглядывал на дверь, за которой лежало на койке тело его жены.
— Послушайте-ка этого чудака! Кажется, здесь можно заработать на рыбе, если… Тут его позвали на палубу: привезли гроб. Ланнек запамятовал, что заказал его, но столяр из гостиницы «Текла» поговорил с коллегой-гробовщиком, а тот проявил расторопность.
Матросы взирали с палубы на вощеный сосновый ящик, а грузчики, доставившие его, не знали, что с ним делать.
— Свинцом изнутри обили? — крикнул Ланнек и шепотом бросил Кампуа:
— Принеси выпить.
— Кофе с молоком?
— Рому, идиот!
В ту минуту, когда гроб собирались поднять на судно, подоспели таможенники, и все застопорилось.
Ланнек, не переодеваясь, побежал в финансовое управление и долго спорил на всех языках, добиваясь справки на вывоз гроба.
Этим не кончилось. Пришлось побывать и в карантинной инспекции, где ему выдали разрешение на перевозку трупа.
Люди на улицах оборачивались при появлении француза, и Ланнек вновь отправился искать пристанища в гостиницу «Текла», где пропустил немало рюмок акевита. Но ему не хватало собеседника: в этот раз Жаллю остался на судне. Правда, официант во фраке владел французским и сам начал разговор:
— Отель «Клэридж» в Париже знаете? Я прослужил там около двух лет в середине двадцатых годов.
— А в Кане ты бывал?
— Нет.
В таком случае продолжать не стоит! «Клэридж» Ланнека не интересовал. Вот если бы исландец побывал в Кане, он поговорил бы с ним о Шандивере, об улице Сен-Пьер, о своем шурине, известном архитекторе.
На улице капитан столкнулся с морским агентом.
— Как мои товарищи насчет рыбы?
— Говорят, пусть сам решит.
— Сколько?
— Если подпишете три переводных векселя на пятьдесят тысяч франков каждый и возьмете на себя страховку…
— Зайдем пропустим по стаканчику.
Ланнек вернулся с агентом в «Геклу», едва успев из нее выйти. Он уже облюбовал этот уголок. Присмотрелся к бару, где чахли под стеклом пирожные с мертвенно-белым кремом. Обжил столик у окна с занавесками в красную клеточку, которые он отодвинул, усаживаясь.
— Наличных при сделке не потребуют?
— Нет, только поручительство вашего банка. Можете снестись с ним по телеграфу.
— Треску погрузят быстро?
— В три дня. Завтра Петров день, никто не работает.
Погрузку придется прервать. Зато послезавтра поставим вторую бригаду…
Так Ланнек пополам с Муанаром закупил на сто пятьдесят тысяч трески и камбалы. Он жил словно в сумерках; они были вокруг, они были в душе. Стоило ему взглянуть на дверь жениной каюты, как он бледнел и его подмывало выпить.
— Жаллю, старина, клянусь тебе: ноги моей в этой проклятой стране больше не будет!
Жаллю поговорил с консулом, который тоже был морской агент, и тот заявил, что треска, проданная его коллегой, — нестоящий товар.
Рыбаки с «Франсуазы», до сих пор не получившие разрешения сойти на берег, слонялись по палубе. У всех все валилось из рук. Кое-кто смазывал йодом раны, полученные при подъеме на борт и до сих не зажившие: их растравляли холод и соленая вода. У одного пошли чирьи, и он, не слишком стесняясь, возился с ними в кают-компании.
