Буало-Нарсежак - Вдовцы
Она ничегошеньки не понимала, кретинка. Я чувствовал себя затравленным зверем. И пусть мои волосы теперь стали короткими, а борода отросла, чего Матильда, похоже, и не заметила, я все еще узнаваем и очень долго останусь им. Я все еще походил на «казака» с очень светлыми глазами. Нет и еще раз нет! О том, чтобы раскрыть инкогнито, не может быть и речи. Мне исключительно повезло, что я ускользнул от следствия. Хотя, впрочем, дело еще не закрыто. Я не могу показаться на людях. Но что, если эта дура направит кредиторов по моим следам? А тут еще произошел инцидент, который навел меня на серьезные размышления. Я спускался в лифте. И в этот момент заметил разносчика телеграмм, который взбирался по лестнице. Обыденная сцена, она прошла бы мимо моего внимания, если бы консьержка, подметавшая вестибюль, мне не сообщила:
— А к вам как раз понесли пневматичку, господин Миркин.
— На мое имя?
— На имя вашей жены.
Пневматичка Матильде? Каких только предположений я не нагородил про себя, пока покупал пачку «Голуаз» и «Фигаро»! Когда я вернулся, Матильда кончала прихорашиваться.
— Почты не было? — спросил я как бы невзначай.
— Нет, никакой, — ответила Матильда.
К несчастью для нее, порывшись в корзине для бумаг, я обнаружил конверт. Она его даже не разорвала. Я разглядывал незнакомый мне почерк — круглый, правильный, с аккуратно выведенными буквами: «Мадам Матильде Миркин — 88-бис, улица Бонапарта — Париж VI». Красивые прописные буквы. Почерк мужской. Я бросил конверт обратно в корзину. Меньше чем за секунду я и думать забыл о романе, интервью, мечтах и сожалениях. Я думал только об этом мужчине. Что написано в письме, в получении которого она не хотела признаваться?
Я открыл газету для виду. «ДВЕ ЛЮБВИ»… САМЫЙ БОЛЬШОЙ УСПЕХ СЕЗОНА…» Теперь я всего этого уже не воспринимал. У меня появился другой повод для терзаний. Среди всех гипотез я сразу отобрал одну, и она с каждым мгновением становилась все обоснованней. Она обретала определенность как бы сама по себе, внезапно впитав все мои сомнения и подозрения. Матильда проговорилась. И вот кто-то уже в курсе. Кто-то манипулировал ею, подсказывал, как загнать меня в угол. С помощью долгов — это она придумала не сама. Она способна метать громы и молнии, выкрикивать ругательства, но методично бить меня в одно и то же место — нет. Я усматривал тут постороннее влияние. Я вспомнил про таинственный телефонный звонок. И вот сейчас — пневматичка. Ведь мне это не приснилось. Хотя, по словам Мерлена, видимость часто обманчива, я чувствовал: мне предстоит что-то открыть или, скорее, кого-то разоблачить. Матильда вышла из туалетной комнаты надушенная, обворожительная.
— Я пошла по магазинам. Что пишут новенького?
Она взяла у меня из рук «Фигаро». Она нюхом чуяла, на какой странице напечатаны письма читателей, парижская хроника или заметки, имеющие отношение к моему роману.
— Ох!
— Что там еще такого? Она прочла дрожащим голосом:
— «Две любви» — роман, который так будоражит общественное мнение, — в скором времени будет экранизирован. О таком проекте заявили несколько кинокомпаний, в частности американских, которым их финансовое положение дает известные преимущества». Она опустила руки.
— На сколько же потянут права на экранизацию? Я машинально ответил:
— В долларах? Тысяч на сто. Я не очень-то в курсе.
— Нет, а во франках?
— Ну что ж, приравняй доллар к пятистам франков, тебе остается только помножить. Ее губы зашевелились. Она вскричала:
— Получается что-то невероятное! Пятьдесят миллионов.
— Пожалуй… так оно и есть.
Цифра обжигала ее медленно, как кислота. Она закрыла глаза, вздохнула и пробормотала голосом, какого я у нее не слышал:
— Я ненавижу тебя, Серж.
И вышла, хлопнув дверью. Убедившись, что она не вернется, я снова извлек из корзины скомканный конверт пневматического письма и тщательно его изучил. Это было для меня куда важнее всех киномиллионов. Мне никогда не встречался такой каллиграфический почерк. Чернила напоминали глянцевую, густую китайскую тушь, словно письмо было написано гусиным пером. Неуловимый аромат еще не выветрился из слегка гофрированной бумаги. Запах кожи? Дорогого табака?.. Нет, запах богатства. Того богатства, которое еще мог бы заполучить и я. Ведь если в присутствии Матильды я всеми силами сопротивлялся, то наедине с собой слабел от испарины, когда меня одолевало желание заявить: «Да, это я и есть… тот самый писатель, над именем которого все ломают себе голову. Посмотрите на него наконец — вот он я…» Мне даже случалось думать: «Отсидев в тюрьме, я опять стану Миркиным, проклятым автором романа „Две любви“…» Но к тому времени я превращусь в старика. Меня удерживала животная осторожность. А между тем я не любил жизнь или, по крайней мере, эту абсурдную, сумасшедшую жизнь, слагающуюся из отвращения и страха. Аккуратно сложив конверт вчетверо, я сунул его в бумажник. Еще одно вещественное доказательство в деле об измене. Подозрение — вот что отныне помогало мне держаться. Вот что отныне помогало мне забыть!
Я погружался в ревность, как в своего рода пьянство. Я сидел в кафе перед кружкой пива, которого не пил, сам из себя извлекая кайф самого одуряющего свойства. Матильде предоставлялась тысяча возможностей встречаться с мужчинами. И она отыскала какого-то умника… Вот почему он и ускользнул из поля зрения Мерлена… И этот «кто-то» знал о ней, о нас все. Матильда проводила с ним время в рассказах о себе. Доверительные признания, сплетни — ее стихия. Я был уверен, что в этот самый момент кто-то ищет способ меня погубить. Донести на меня в полицию он не осмелится — Матильда воспротивилась бы этому, все-таки она не способна опуститься до подлости. Впрочем, полной уверенности в том, что Мериля убил именно я, у них нет. И вот они стали придумывать разные хитрости: платья… часы… Да, так оно и было. Ни платья, ни часы в кредит не покупают… Эти долги — чистой воды шантаж, чтобы заставить меня окончательно потерять голову… О! Это ясно как Божий день.
Я залпом выпил свое пиво и пустился в дальнейшие рассуждения. Моя мысль продолжала работать… Он использовал Матильду как рычаг. Вот почему она и не давала мне ни минуты передышки. Он уверен, что в конце концов я сдамся. И как только моя фотография замелькает на каждом шагу, адская машина придет в движение… Свидетели меня опознают… меня арестуют, посадят в тюрьму. А Матильда получит одновременно и деньги, и развод…
Я предпочитал маленькие бистро, где прохладно и никто не удивляется при виде мужчины, часами погруженного в себя… Итак, Матильда решила меня погубить. Но почему? Что я, собственно, ей сделал?.. Я пытался воссоздать в памяти два года нашей супружеской жизни. В сущности, два счастливых года. Время от времени отравляемых приступами моей подозрительности. Но разве это заслуживает наказания столь гнусным предательством?..
