Джун Томсон - Тетради Шерлока Холмса (сборник)
Стараясь держаться как можно более учтиво, я проговорил:
– Я долго обдумывал тот любопытный случай, о котором вы рассказали мне вчера и, по тщательном размышлении, пришел к некоторым заключениям.
– В самом деле? – ответил он, поднимая брови.
Это был не слишком вдохновляющий ответ, но мне показалось, будто суровые черты священника смягчились, а жесткий, осуждающий взгляд слегка потеплел.
– На первом этапе расследования я, разумеется, ничего не могу утверждать с уверенностью, – продолжал я, – однако подозреваю, что предполагаемая похитительница – та дама в черном – опытная карманная воровка, которая не зря остановила выбор именно на вашей церкви. Впрочем, некоторые пункты этой гипотезы еще нужно прояснить. Буду вам очень признателен, если вы любезно согласитесь ответить на несколько дополнительных вопросов.
– О каких пунктах вы говорите? – спросил он, окинув меня если не благосклонным, то, во всяком случае, куда более снисходительным взглядом, чем прежде.
Я поспешил объяснить:
– Быть может, эта женщина ранее уже бывала в вашей церкви?
Он серьезно обдумал мой вопрос и как будто собирался ответить отрицательно, но тут я, боясь упустить инициативу, добавил:
– Она могла быть по-другому одета или сидела за колонной, где ее было трудно заметить.
– Да, полагаю, такое возможно, – нехотя вымолвил он. – Но ребенок…
– Быть может, прежде она не брала его с собой.
– О! – воскликнул он, словно сам не подумал об этом. – Что ж, думаю, это вполне вероятно. Я бы не вспомнил, но теперь, когда вы упомянули об этом… Приходила одна женщина, судя по всему молодая, но скрывавшаяся под вуалью, хотя и не вдовьей. Она села на одну из задних скамей, а перед тем, как из церкви стали выходить прихожане, быстро ускользнула. Я совершенно точно не обменивался с нею рукопожатием, и мой помощник тоже. Его как раз задержали у выхода.
– Вот как? Кто задержал? – спросил я, вдруг почуяв, что все оказывается не так просто, как представлялось мне поначалу.
– Какой-то мужчина. Он не из числа моих прихожан, я вообще никогда его раньше не видел. Средних лет, коренастый, в очках, волосы и усы с проседью. Я заметил его потому, что он несколько мгновений занимал мистера Форогуда каким-то разговором, но о чем шла речь, я не знаю. Помню, я тогда очень рассердился: они мешали людям выходить на улицу. Потом я сказал Форогуду: «Никогда ни с кем не болтайте. Просто подайте руку и пожелайте доброго утра или вечера. Мы же не общество взаимопомощи». В прошлое воскресенье мне показалось, что я снова его увидел. На задней скамье сидел какой-то человек, похожий на того, что приставал к Форогуду, но, приглядевшись, я понял, что ошибся.
– Вот как? Можно спросить, чем он отличался от того, первого?
– Этот был много моложе, темноволос и гладко выбрит. К тому же на лице у него было очень крупное родимое пятно – уверен, я непременно заметил бы его раньше, будь это тот самый человек. У меня неплохая память на лица. Волей-неволей приходится ее тренировать, когда у тебя большой приход.
В его речи послышались раздраженные нотки, словно он заподозрил меня в том, что я сомневаюсь в его словах. Я почувствовал, что ступил на опасную почву, и сменил тему.
– Скажите, в прошлое воскресенье вы проводили какую-то особенную службу?
– Особенную? Еще бы! Ведь это был наш храмовый праздник, день святого Матфея. Вот почему в церкви собралось так много людей.
– А в приходе знали об этом празднике?
– Разумеется! На церковных воротах и у входа в саму церковь вывесили объявления, – отрывисто произнес он, как будто я обвинял его в небрежении к своему пастырскому долгу.
На этом, Уотсон, я решил поставить точку, по крайней мере на время.
– А с младшим священником вы не побеседовали?
– Нет. Я подумал, что покамест сведений у меня достаточно. В случае необходимости я всегда мог вернуться в дом священника, когда доберусь до подоплеки.
– До подоплеки? – озадаченно переспросил я.
– До подоплеки всего дела, разумеется. Вспомните, я ведь тогда был молод и, откровенно говоря, слегка переоценивал свое мастерство сыщика, тогда как в действительности многого не знал, особенно когда дело касалось профессиональных преступников, связанных с уголовным миром. Возьмем, к примеру, мошенничество. Я имел весьма смутные представления о многообразии его видов, о солидной выучке мошенников, о неисчислимом множестве уловок и ухищрений, используемых в этом ремесле. У злоумышленников даже существует особый язык. «Шильник», «фармазонщик» – это лишь несколько слов из их богатого лексикона[41].
То же относится и к карманникам, или «щипачам», как их зовут собратья по ремеслу. Я в своем невежестве представлял, что этим промышляют лишь уличные мальчишки вроде Ловкого Плута[42]. Постепенно я начал догадываться, что это совсем не так, однако в то время мне было невдомек, сколько еще я должен усвоить (и усвоить быстро), если хочу раскрыть дело об украденном кошельке к вящему удовлетворению преподобного Сэмюэла Уиттлмора. А я этого очень хотел. Признать поражение значило нанести чувствительный удар по своему самолюбию.
Итак, я вернулся к себе на Монтегю-стрит, запер дверь и стал думать, какие действия мне следует предпринять, чтобы расследование увенчалось успехом.
Все факты лежали передо мной как на ладони. У некой леди Ди, или как там ее зовут на самом деле, на крыльце церкви Св. Матфея, под носом у двух священнослужителей, а также множества прихожан, похищен кошелек с тремя гинеями. «Щипачом» явно была молодая привлекательная вдовушка с трехлетним ребенком, которая ловко разрезала ридикюль леди Ди и вытащила кошелек.
Но как она ухитрилась совершить кражу, ведь одной рукой она вела ребенка, на запястье другой у нее висела сумочка? Это представлялось невозможным.
Что до ареста воровки, то о нем и речи не шло. Я понятия не имел, кто она и откуда, хоть мне и были известны некоторые существенные обстоятельства преступления, что впоследствии могло способствовать ее поимке. Например, похищение произошло в публичном месте – церкви – и при большом скоплении народа. Возможно, карманница намеренно выбрала именно это место и время? Тут я вспомнил, что преподобный Уиттлмор говорил, что в тот день проводилась особая служба, о которой прихожан оповещали заблаговременно.
Вдобавок ко всему там был некий коренастый мужчина, дважды замеченный среди прихожан. Маскировка – усы, очки, большое родимое пятно на лице – наводила на мысль о театральных переодеваниях, которые сами по себе очень интересовали меня. Как молодой сыщик-консультант, я все больше и больше осознавал важность париков, грима и прочих принадлежностей, с помощью которых актеры меняют внешность.
