Морис Леблан - Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна
Он задал ей несколько вопросов; на одни Изильда не ответила, на другие отзывалась бессвязными фразами, словно не понимала смысла ни тех слов, которыми к ней обращались, ни тех, которые произносила сама. Он стал настойчивее, осторожно взяв ее за руку, ласковым голосом продолжая спрашивать о том времени, когда она, вероятно, еще была в своем уме, о ее дедушке, обращаясь к воспоминаниям, которые могли воскресить в ее сознании годы раннего детства, прожитые на свободе среди величественных руин. Она, однако, молчала, с неподвижным взором, может быть несколько взволнованная, но такое волнение не могло пробудить задремавшего разума.
Люпэн попросил карандаш и бумагу. И написал на чистом листке три цифры: «813».
Граф усмехнулся, не таясь.
— Ах! Что вам в этом кажется смешным? — с раздражением воскликнул Люпэн.
— Ничего… Ничего… Мне даже интересно… Очень интересно…
Девочка посмотрела на протянутый ей листок и отвернулась с рассеянным видом.
— Не действует, — насмешливо заметил граф.
Люпэн написал пять букв: «АПООН».
Изильда встретила их с тем же безразличием.
Люпэн, однако, не отступился. Несколько раз он начертал те же буквы, оставляя между ними различные интервалы. И каждый раз внимательно следил за ее лицом.
Она не шевелилась, глядя на бумагу остановившимся взором, с равнодушием, которое ничто, казалось, не могло уже нарушить. Но вдруг, при очередной попытке, схватила карандаш, вырвала из рук Люпэна последний листок и, словно под действием внезапного озарения, вписала в оставленный интервал между буквами два больших «Л».
Он вздрогнул.
Слово приобрело теперь законченный вид: «АПОЛЛОН».
Изильда не выпускала, однако, карандаша и бумаги и, судорожно сжимая пальцы, с напряженным выражением лица старалась подчинить свою руку нетвердой подсказке расстроенного разума. Люпэн лихорадочно ждал. И она торопливо, словно в галлюцинации, изобразила еще одно слово: «Диана».
— Еще слово! Еще одно! — воскликнул он требовательно.
Она мучительно вертела в пальцах карандаш, сломала грифель, нарисовала обломанным концом большое «Ж» и, обессиленная, выпустила карандаш.
— Еще слово! Так надо! — приказал Люпэн, схватив ее за локоть.
Но увидел по ее глазам, опять безразличным, что мимолетное прояснение не могло более к ней вернуться.
— Пойдемте отсюда, — сказал он немцам.
Он уже удалялся, когда она пустилась за ним бегом и преградила ему путь. Он остановился.
— Чего ты хочешь?
Она протянула открытую ладонь.
— Чего? Денег? Разве она привыкла просить милостыню? — спросил он графа.
— Нет, — отозвался тот. — Ничего не могу понять…
Изильда вынула из кармана две золотые монеты, которые радостно, со звоном подбросила на ладони. Люпэн уставился на них. Это были французские монеты, совсем еще новые, отчеканенные в том же году.
— Где ты их взяла? — с волнением спросил Люпэн. — Французские монеты! Кто их тебе дал, когда? Может быть, сегодня? Отвечай!
И в бессилии пожал плечами.
— Какой же я болван! Будто она в состоянии отвечать! Дорогой граф, будьте добры, одолжите мне сорок марок… Спасибо… Держи, Изильда, это для тебя.
Она взяла обе монеты, позвонила ими, вместе с двумя другими, в ладошке, затем, вытянув руку, указала развалины дворца в стиле Возрождения, движением, указывавшим, казалось, главным образом левое крыло и вершину этого крыла.
Было ли это движение машинальным? Не следовало ли считать его благодарностью за еще две золотых монеты?
Он посмотрел на графа. Тот не переставал улыбаться.
«Какого черта он так посмеивается, скотина? — подумал Люпэн. — Можно подумать, он уже ставит на мне крест».
На всякий случай он направился ко дворцу в сопровождении своей неотступной свиты.
Первый этаж здания состоял из огромных залов для приемов, расположенных анфиладой, где было собрано немного мебели, уцелевшей после пожара. На втором этаже, с северной стороны, тянулась длинная галерея, на которую выходило двенадцать прекрасных, совершенно одинаковых залов. Такая же галерея находилась на третьем этаже, с двадцатью четырьмя комнатами, тоже во всем сходными друг с другом. Все это — опустевшее, разоренное, в самом жалком виде.
Наверху не было уже ничего. Мансарды сгорели.
В течение целого часа Люпэн ходил, пробегал по этажам рысью, галопом, неутомимый, глядя в оба. При наступлении вечера он направился к одному из залов второго этажа, остановился на нем по особым, одному ему известным причинам. И был довольно удивлен, увидев там кайзера, который курил, сидя в кресле, доставленном туда, очевидно, по приказанию. Не смущаясь его присутствием, Люпэн приступил к осмотру этого зала, согласно методу, которым пользовался в подобных случаях, разделив помещение на участки, которые изучал один за другим.
Двадцать минут спустя он сказал:
— Попрошу ваше величество, сир, соблаговолить переменить место. Тут находится камин…
Император покачал головой.
— Так ли это необходимо?
— Да, сир, и этот камин…
— Такой же, как и все остальные. Как и этот зал, ничем не отличающийся от других.
Люпэн посмотрел на императора, не понимая. Но тот поднялся и сказал со смехом:
— По-моему, мсье Люпэн, вы просто позабавились за мой счет.
— В чем же, сир?
— О, Боже мой, невелика беда! Вы добились освобождения при том условии, что вручите мне бумаги, которые мне нужны. И не имеете ни малейшего понятия о месте, в котором они находятся. Я в самом прямом смысле слова… как говорите вы, французы… околпачен.
— Вы так полагаете, сир?
— Еще бы! Если знаешь место, не надо его искать, и вот уже добрых десять часов как вы ищете и ищете. Не думаете ли вы, что настало время для незамедлительного возвращения в камеру?
Люпэн выглядел удивленным.
— Разве ваше величество в качестве крайнего срока не назначило завтрашний день?
— К чему еще ждать?
— Чтобы позволить мне завершить начатую работу.
— Но ведь вы ее еще даже не начинали, мсье Люпэн!
— На этот счет ваше величество ошибается.
— Докажите мне… И я подожду до завтра, до полудня.
Люпэн поразмыслил и серьезным тоном сказал:
— Поскольку ваше величество, чтобы оказать мне доверие, нуждается в доказательствах, вот они. Двенадцать залов, выходящих на примыкающую к ним галерею, имеют разные имена, начальными буквами отмечены соответствующие двери. Одна из таких букв, в меньшей степени поврежденная пламенем, привлекла мое внимание, когда я шел по галерее. Я осмотрел и другие двери; и обнаружил другие, едва различимые инициалы, выгравированные над дверями на протяжении всего коридора.
