Хорст Бозецкий - Для убийства нужны двое
— Так лучше всего, — согласился Кох.
Они перешли бетонную танцевальную площадку и оказались у черного хода приземистой деревянной постройки. Узкие двери были открыты настежь, и через них они заметили бармена, восседавшего далеко в глубине за стойкой.
— Привет, шеф! — окликнул его Манхардт. — Не могли бы вы подсказать, где найти герра Швандта?
— Разумеется!
— Так где же?
— Сидит у меня в саду! — Неуклюжий толстяк бармен крикнул в распахнутые парадные двери: — Томи, иди сюда, с тобой хотят поговорить!
— Спасибо, — поблагодарил Манхардт.
Он уже хотел идти навстречу Швандту, когда в дверях появился молодой человек атлетического сложения. У него были очень длинные волосы, светлые джинсы и ярко-красная махровая рубашка. Лицо его напоминало — по крайней мере при таком освещении — череп: сильно выступавшие лицевые кости и впалые щеки.
По жестикуляции дежурного, который явно хотел представить им гостя, следователи решили, что перед ними Швандт.
Но едва их завидев, Швандт метнулся в сторону, смахнул несколько садовых стульев и исчез во тьме.
Манхардт с Кохом пустились за ним. Поведению Швандта было только одно объяснение: это их человек! Но у них была неважная стартовая позиция, поскольку прежде следовало миновать длинный зал пивной.
В свете неоновой рекламы они видели, как Швандт одним прыжком перемахнул дощатую изгородь и пустился наутек через густой сад, явно собираясь выбраться на Буковую набережную. Видимо, там он оставил машину.
— Криминальная полиция! Стоять! Стой, стрелять буду! — взревел Манхардт.
В этот момент Кох вскрикнул и растянулся. Споткнувшись о косилку, он вывихнул левую лодыжку.
Манхардт мчался дальше. Все происходящее казалось ему просто смешным. Взрослые мужики играют в казаков-разбойников. Почему этот идиот не останавливается? С неохотой вытащил он свое служебное оружие и сделал два предупредительных выстрела.
Швандт их игнорировал.
— А, чтоб тебя!.. — буркнул Манхардт, огибая кусты шиповника, которые разглядел в последнюю минуту.
Повсюду изгороди, колючие кусты роз, перекопанная земля, бассейны, деревья, шезлонги и лежаки. Женщины и дети с криками разбегались, мужчины орали: «Держи его!»
Успев разорвать правую штанину и истекая кровью из многочисленных порезов и ссадин по всему лицу, он решил наконец прекратить погоню. Несмотря на все его усилия, Швандт отрывался от него все больше и больше. Тот явно знал тут все тропы.
Откуда-то донесся голос Коха:
— Я позвонил в центральную, они оцепят весь район.
— К тому времени он бог весть где будет, — буркнул Манхардт. Потом обратился к молодой женщине с ребенком. — Скажите, где, собственно, живет Швандт?
— Здесь, в красном домике с шиферной крышей, прямо рядом с нами.
Манхардт продрался через густые кусты крыжовника, перелез через кучу компоста, потом перепрыгнул низкую проволочную изгородь. Какой-то садовод отсоединил колпак фонаря и светил теперь на домик Швандта.
— Справа на столбе выключатель! — крикнул кто-то. Под карнизом Манхардт нащупал выключатель. Загорелась голая лампочка.
Двери не были заперты, потому он без колебаний распахнул их и сразу же отскочил в сторону, держа оружие наготове.
Ничего.
Войдя внутрь, Манхардт с первого же взгляда убедился, что там никого не прячут. И вряд ли Швандт мог закопать там труп.
Манхардт спрятал пистолет и ощутил какое-то странное злорадное облегчение, с которым не мог справиться. Он желал Фойерхану как следует помучиться… Если тот еще жив. Он ненавидел похищенного, хотя с ним никогда не встречался. И ненавидел не потому, что не переносил подобных типов, но — как прекрасно понимал — из зависти. Завидовал исключительной удаче Фойерхана: его имя появилось в заголовках всех газет, его судьбой интересовались миллионы…
Понурив голову, злой на самого себя, шагал он к выходу, чтобы найти Коха. Весь был как побитый, и это ему не нравилось.
9. Гюнтер Фойерхан
На несколько минут его охватила упоительная эйфория. Он даже начал было отплясывать твист, мурлыча старый шлягер и громко щелкая пальцами. Когда весь лоб покрылся потом, почувствовал вдруг, как устал, застонал и рухнул на топчан.
Который может быть час? Три утра? Или уже полдень? Двенадцать часов… В голове его зазвучала мелодия из фильма «В самый полдень». Как там было… Do not for sake me now and ever… или что-то в этом духе. Он не знал толком английского. Но и этого хватило, чтобы заполучить Мэгги. Лето 1968-го, Лондон. Все испытанное ими они тогда вычеркивали из списка. Существуют ли еще на свете Лондон, Нью-Йорк, Москва или Париж? Мать говаривала: верю только тому, что вижу собственными глазами.
«Боже мой, но как убить время? Как избавиться от мучительных мыслей?» Он попытался вспомнить стихи, которые учил когда-то: «В потоке тел и песен собирается на Коринфе народ…» Коринф или Каринф? Правильно ли он произносит? «К тирану Дионису Дамон с копьем отважно подобрался, но его взяли в путы стражники. Что он хотел — тарам, тарам, — несчастный храбрец…» Конец. Стихи никогда не были его сильной стороной. Вот рецепты коктейлей — совсем другое дело. Но стихи…
Будь у него хоть радио… Но Томи и просить бесполезно — он никогда не доверял технике. «Испугается, что переделаю приемник в передатчик и стану передавать мольбы о помощи. А вдруг это удастся? Помню, в каком-то фильме… Ведь в космических кораблях могут поймать самый слабый сигнал… Как, собственно, передается SOS? Верно, три точки — три тире — три точки. Полцарства за передатчик! Нет, целое царство! Ах, все это глупости! Нет, нужно радио — чтобы слушать музыку… Ну хорошо, и новости. Но прежде всего отвлечься и ни о чем не думать».
Фойерхан был ярко выраженным сибаритом и всю жизнь старался как можно скорее и проще получить наслаждение. Он был счастлив лишь тогда, когда сильное возбуждение обостряло все его чувства. Когда другие спешили за успокоительным к специалисту, он чувствовал себя в своей тарелке. А теперь этот погреб! Запах истлевшего дерева, пыль, сырость грязно-белых стен, пронзительный холодный свет, полная тишина… Нет, что за муки!
Он думал о русоволосой Клаудии, о ее рубенсовском теле. Когда она лежала сверху… Его утешило, что при одной этой мысли член натянул штаны. Эта реакция вдруг наполнила его верой в свои силы. Он лег на бок, закрыл глаза и разогрел кончики пальцев. Наконец перед глазами возникли картины, которых он так жаждал. Клаудия в короткой клетчатой шотландской юбке. Он целовал все выше ее мягкие бедра. Потом сорвал тонкие трусики, задрал юбку и взял ее. Он долго сопел, очень долго, уже хотел отказаться от этой затеи — и тут напряжение сразу спало. Тяжело дыша, весь залитый потом, он чувствовал, как содрогается все тело. Возможно, это в последний раз… Он поспешно отогнал непрошеную мысль, перевернулся на спину и отдался медленно спадавшему упоению. Он был удовлетворен, его охватила блаженная истома.
