Сирил Хейр - Трагедия закона
— Я весьма признателен тебе, Хильда, — сказал судья. — Непременно освежу в памяти это дело по возвращении в Лондон и посмотрю, есть ли в нем то, о чем ты толкуешь.
— Незачем беспокоиться. У Фрэнка оно с собой. Сегодня утром я видела «Сборник судебных решений», который лежал у него на столе. Он не станет цитировать то дело, если ты его к тому не вынудишь, поскольку это явно не в его интересах. Но оно у него есть.
— Негоже адвокату, зная, что существует прецедент, имеющий отношение к рассматриваемому делу, не представить его суду независимо от того, в чьих он интересах, — напыщенно произнес судья.
— Да ладно, я просто хотела сказать, что не стала бы этого делать на его месте, — беззаботно ответила Хильда.
После этого разговор стал сугубо профессиональным и оставался таковым до конца обеда.
После обеда произошел любопытный маленький инцидент, на первый взгляд незначительный, но имевший важные последствия. Судья был большим сластеной. После каждой еды он неизменно баловал себя тремя-четырьмя шоколадными конфетами или карамельками, смакуя их с мальчишеским восторгом, и регулярная поставка этих сластей являлась неотъемлемой статьей расходов в хозяйстве резиденции. На сей раз по завершении обеда Сэвидж подал на стол неначатую коробку шоколадных конфет знаменитой лондонской фирмы.
У судьи загорелись глаза.
— «Бешамель»! — воскликнул он. — Какой приятный сюрприз! Откуда это, Сэвидж?
— Прислали с утренней почтой, милорд.
— Вот как? Хильда, догадываюсь, что твой вчерашний визит в Лондон был связан не только с юридическими изысканиями. Очень мило с твоей стороны, дорогая.
— Я их не заказывала, — удивленно ответила леди Барбер. — Я к Уэст-Энду и не приближалась. Должно быть, их прислали по ошибке.
— Тогда ошибку совершил кто-то весьма осведомленный. Это именно те конфеты, которые я всегда покупаю к Рождеству, — с лимонной начинкой; ты от них всегда расточительно откусываешь, а я люблю медленно сосать. Вы должны их попробовать, маршал.
— Не сейчас, — строго вмешалась Хильда. — Раз уж кто-то послал нам такой деликатес, как коробка шоколадных конфет «Бешамель», мы должны сберечь ее до вечера. Такая коробка любому ужину придаст изысканный шарм, а, видит Бог, стряпня миссис Скуэр в этом нуждается.
— Не понимаю, что ты имеешь против кухни миссис Скуэр, — примирительно сказал судья, — но в любом случае, если мы сейчас съедим одну или две, на ужин останется достаточно.
— Ни в коем случае, — твердо сказала Хильда. — Ничто не выглядит более жалким, чем поданная на стол початая коробка конфет. А если поставить полную коробку, гости почувствуют, что ты действительно не поскупился и не пожалел усилий для них, и в этом — половина секрета успешного приема.
Дерек осмелился пошутить:
— Даже если усилия приложены не вами, леди Барбер?
Хильда одарила его ослепительной улыбкой. Ей понравилось, что молодой человек рискнул потягаться с ней в остроумии.
— Особенно если усилия приложены не вами, — подчеркнула она. — Результат — единственное, что имеет значение. Но в данном случае немалые усилия потребовались и от меня — чтобы склонить мужа к воздержанию. Уильям, закрой коробку крышкой и завяжи ленточку. А вместо «Бешамель» съешь пока одну из этих карамелек.
Судья послушно повиновался, и вскоре после этого все вернулись в суд.
Дневные слушания Дерек нашел гораздо менее скучными, чем утренние, хотя ничто не могло превратить неинтересный предмет в интересный. Петтигрю обладал врожденным даром так строить свою речь, что каждый его аргумент звучал увлекательно, и даже умудрялся вкрапить иронию в, казалось бы, совсем не располагающий к тому предмет. Барбер, какие бы ни были у него недостатки, имел большое, пусть и «от противного», достоинство: он не был разговорчивым судьей. Почти три четверти часа он сидел молча и терпеливо, не прерывая, слушал, как Петтигрю развивает тему, только изредка делал пометки в лежавшей перед ним большой книге. Ни малейшего свидетельства того, что он оценил остроты Петтигрю, не отразилось на его лице, однако вполне вероятно, что их он тоже записывал в свой гроссбух.
К концу речи даже Петтигрю стал скучен. Покончив с основной частью ясного и убедительного изложения обстоятельств дела, он, как положено, перешел к авторитетам, процитированным его оппонентом, выставляя напоказ противоречия, которые в них обнаружил. Затем, заранее извинившись перед судом за то, что, быть может, понапрасну потратит его время, начал приводить цитаты из других дел, которые могли оказаться полезными. И в конце с плохо скрытым зевком заметил:
— Вероятно, мне следует напомнить его светлости и о деле Симпкинсона против холтуистлского поселкового совета, хотя, наверное, ваша светлость не считает, что это важно для понимания данного дела.
На лице Барбера не отразилось никакого интереса, он лишь записал в книгу название. Жена же его в этот момент, затаив дыхание, в волнении сжала затянутые в перчатки кулаки и издала какой-то звучок. Вероятно, Дереку это почудилось, но он увидел, как Петтигрю сверкнул глазами в ее сторону, после чего приступил к чтению.
Дело Симпкинсона показалось Дереку ничем не лучше множества остальных дел, на которые ссылались в тот день, разве что немного более запутанным. Едва он подумал, зачем, собственно, нужен был весь этот сыр-бор, как судья открыл полузакрытые до той поры глаза и заметил:
— Фрагмент, который вы только что прочли, судя по всему, свидетельствует не в вашу пользу, мистер Петтигрю.
— Милорд, я так не думаю, — непринужденно ответил Петтигрю. — Я не думаю, что лорд-канцлер имел намерение создать этим общую норму, и из того, что он говорит дальше, ваша светлость увидит…
— Прекрасно. Продолжайте, мистер Петтигрю.
Петтигрю дочитал до конца высказывание лорд-канцлера и отложил книгу.
— Не знаю, окажется ли это дело в той или иной мере полезным вашей светлости, — добавил он, — но поскольку оно in pari materia[24], что и те, которые цитировал мой друг, я счел себя обязанным привлечь к нему внимание вашей светлости.
— Разумеется, — сухо ответил судья. — Будьте любезны, передайте мне отчет.
Он взял справочник, полистал и стал читать вслух пассаж, уже цитировавшийся Петтигрю, но не остановился там, где остановился адвокат, а прочел дальше. Потом он стал анализировать его, сравнивать с другими фрагментами того же отчета, проследил его связь с другими делами, которые упоминались на процессе, а также с нормами, установленными на основании прецедентов и описанными в учебниках. Он превратил этот безобидный на первый взгляд, случайный пассаж в смертельное оружие, которое, будучи аккуратно введенным в систему доказательств, выстроенную Петтигрю, расщепило ее надвое. Это было блестящее представление, особенно учитывая тот факт, что зиждилось оно на всего-навсего ничтожной ссылке. Впечатление снижало лишь слишком явное удовольствие, которое судья получал от своего спектакля, и лишенная всякой необходимости грубость, с которой он выставлял напоказ приведенные Петтигрю ложные аргументы. Барбер ничуть не скрывал, что, с его точки зрения, адвокат защиты не только неверно трактовал закон, но и демонстрировал свою профессиональную несостоятельность. Нет нужды говорить, что ни единого невежливого слова не слетело с его уст, однако подтекст был очевиден.
