Жорж Сименон - Мегрэ путешествует
Подпись под снимком была такая: «Комиссар Мегрэ выходит из отеля после совещания с миллиардером Йозефом ван Меленом».
Совещание!
Парижские газеты сообщали огромными буквами:
«АНГЛИЙСКИЙ МИЛЛИАРДЕР НАЙДЕН МЕРТВЫМ В СВОЕЙ ВАННЕ»
Эти люди везде вставляли слово «миллиардер».
«ПРЕСТУПЛЕНИЕ ИЛИ НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ?»
Должно быть, журналисты еще спали, потому что в момент отлета они Мегрэ не досаждали. Мегрэ застегнул ремень безопасности и стал рассеянно смотреть в иллюминатор на удаляющееся море, потом на маленькие белые домики с красными крышами, разбросанные по темной зелени гор.
— Кофе или чай?
У комиссара был сердитый вид. Стюардесса, которая усердно старалась ему угодить, не получила в награду улыбки; а когда при ясном, без единого облака небе он увидел под собой Альпы, украшенные большими белыми полосами снега, не пожелал признать, что это великолепное зрелище. Меньше чем через десять минут после этого они вошли в легкий туман, который тянулся вдоль бортов самолета и быстро из прозрачной дымки превратился в белый пар, похожий на тот, который со свистом выпускают на вокзалах локомотивы.
В Женеве лил дождь, и чувствовалось, что он не только что начался, а шел уже давно. Было холодно, и все люди надели плащи.
Едва Мегрэ поставил ногу на трап, сверкнули фотовспышки. Журналисты не поспели к его отлету, зато ждали его в момент прибытия — семь или восемь человек с блокнотами и вопросами.
— Мне нечего сказать…
— Вы едете в Лозанну?
— Не знаю…
Он оттеснил газетчиков в сторону с помощью очень любезного представителя «Свиссэйр», который, избавляя комиссара от формальностей и очередей, вывел его из здания аэровокзала через служебные помещения.
— У вас есть машина или вы поедете Лозанну поездом?
— Думаю, я возьму такси.
— Сейчас я вам его вызову.
За его такси поехали две машины, битком набитые репортерами и фотографами. Мегрэ, по-прежнему готовый ворчать на весь мир, пытался дремать в углу салона, но время от времени рассеянно бросал взгляд на мокрые от дождя виноградники и на мелькавшие за деревьями серые куски озерной глади.
Больше всего его злило, что в каком-то смысле другие решили за него, что ему делать. Он ехал в Лозанну не потому, что ему пришла на ум мысль поехать, а потому, что другие проложили ему дорогу, которая, хотел он или нет, вела туда.
Такси остановилось перед колоннами отеля «Лозанна-Палас». Фотографы стали обстреливать Мегрэ из своих аппаратов, а журналисты — задавать ему вопросы. Портье помог комиссару пробиться сквозь их строй.
Внутри отеля Мегрэ вновь оказался в обстановке, знакомой по «Георгу Пятому» и отелю «Париж». Можно было подумать, что те, кто постоянно переезжает с места на место, специально хотят всегда жить в одном и том же интерьере. Разве что здесь этот интерьер выглядел немного солиднее и тяжеловеснее, а черный редингот консьержа был слегка украшен чем-то золотым. Консьерж говорил на пяти или шести языках, как и другие его коллеги. Разница была лишь в том, что у этого во французской речи слышался небольшой немецкий акцент.
— Графиня Пальмиери здесь?
— Да, господин комиссар. В 204-м, как обычно.
В креслах вестибюля сидела, ожидая бог знает чего, азиатская семья: женщина в золотистом сари и трое детей, которые с любопытством смотрели на комиссара большими черными глазами.
Только что наступило десять часов утра.
— Я полагаю, она еще не встала?
— Полчаса назад позвонила, чтобы ей подали первый завтрак. Вы хотите, чтобы я дал ей знать о вашем приезде? Я думаю, она вас ждет.
— Известно вам, звонила ли она кому-нибудь по телефону и звонили ли ей?
— Тут вам лучше обратиться на телефонную станцию отеля… Ханс, проводи комиссара на коммутатор.
Нужное помещение оказалось в конце коридора, за комнатой регистрации въезжающих. Внутри сидели в ряд три женщины и переставляли штекеры в пульте.
— Не могли бы вы мне сказать…
В ответ:
— Подождите минуту… — И затем по-английски: — Соединяю вас с Бангкоком, сэр…
— Не могли бы вы мне сказать, звонила ли графиня Пальмиери по телефону и отвечала ли на звонки со времени своего приезда?
Перед телефонистками лежали какие-то списки.
— Сегодня в час ночи ей звонили из Монте-Карло.
Это, конечно, «папа» ван Мелен, который между двумя танцами в «Спортинге» или, скорее, между двумя партиями в карты побеспокоился узнать, что у нее нового.
— Сегодня утром она звонила в Париж.
— По какому номеру?
Номер холостяцкой квартиры Марко на улице Этуаль.
— Ей ответили?
— Нет. Она оставила нам записку, чтобы ее соединили снова.
— Это все?
— Минут десять назад она снова запросила разговор с Монте-Карло.
— И говорила?
— Да, два раза по три минуты.
— Вы не будете так добры доложить ей о моем приходе?
— Охотно доложу, месье Мегрэ.
Какой идиотизм! Услышав, как говорят о графине, Мегрэ немного оробел перед ее титулом, и теперь это его унижало. В лифте он чувствовал себя юнцом, который вот-вот в первый раз увидит живую знаменитую актрису.
— Сюда…
Посыльный постучал в дверь. Чей-то голос ответил:
«Войдите». Дверь открыли, и Мегрэ оказался в гостиной, оба окна которой выходили на озеро.
Здесь никого не было. Из соседней комнаты, дверь которой была полуоткрыта, до него донеслось:
— Садитесь, господин комиссар. Через минуту я буду в вашем распоряжении…
Поднос — и на нем почти не тронутая яичница с беконом, булочки и раскрошенный на мелкие кусочки круассан. Комиссару показалось, что он расслышал характерный звук, который раздается, когда снова открывают уже начатую бутылку. Потом что-то зашелестело.
— Извините меня…
Мегрэ по-прежнему чувствовал себя как посетитель, заставший актрису в интимной обстановке: был сбит с толку и разочарован. Перед ним стояла женщина маленького роста с очень обыкновенной внешностью, почти без макияжа, бледная, с усталыми глазами. Рука, которую она ему протянула, была влажной и дрожала.
— Садитесь, прошу вас…
Мегрэ успел рассмотреть за полуоткрытой дверью неубранную постель, разбросанные в беспорядке вещи и аптечный пузырек на ночном столике.
Графиня села напротив него, натягивая на колени полы кремового шелкового халата, под которым была видна ночная рубашка.
— Я так огорчена, что создала вам столько трудностей…
Она выглядела на все свои тридцать девять лет, а сейчас, пожалуй, казалась даже старше. Под глазами были глубокие синеватые круги, от которых глазницы казались глубже, и возле каждой из ноздрей — по тонкой горестной морщинке.
Эта женщина не изображала утомление. Она действительно страшно устала и была на пределе своих сил. Мегрэ был готов поклясться, что она вот-вот заплачет. Графиня смотрела на комиссара, не зная, что сказать, и тут зазвонил телефон.
