Джон Бетанкур - «Общество нищих-любителей»
— Интересно, — произнес Холмс. — И подтверждает мою версию.
— Что он нищий? — спросил я. — Если и так, то он нищий вполне благоустроенный.
— Пендлтон-Смайт ударился в бега и прячется, боясь за свою жизнь, иначе зачем домовладельцу снимать меблированные комнаты в таком захудалом районе?
— Мы его здесь и допросим? — спросил я.
Холмс молчал. Поджав губы, он думал. Минуту спустя я кашлянул.
— Нет, Ватсон, — сказал Холмс, направляясь в сторону Бейкер-стрит. — Я считаю, что с делом этим можно подождать до завтра. Сперва мне предстоит большая работа.
* * *На следующее утро Холмс барабанил в мою дверь, пока я, с трудом продрав глаза, не отозвался:
— В чем дело, Холмс?
— Уже полседьмого, — отвечал он. — Чайник миссис Хадсон на плите, и завтрак будет готов ровно в семь.
— Господи… — Я сел в постели. — Скажите мне, ради бога, зачем было будить меня в такую рань?
— У нас назначена встреча.
— Встреча? — переспросил я, все еще спросонок. Потом встал и открыл дверь. — Ах да… Пендлтон-Смайт и его нищие-любители, как я полагаю? Но это же в девять! «Ровно в девять» — вы сами сказали!
— Совершенно верно.
У Холмса были красные глаза, и я понял, что он почти всю ночь копался в деле таинственного полковника — хотя суть этого дела мне по-прежнему была глубоко неясна. Однако Холмс, по-видимому, придавал ему исключительное значение.
Когда я побрился и оделся, на столе уже ждал меня приготовленный миссис Хадсон вкуснейший завтрак. Но тарелка Холмса стояла почти нетронутой. Он копался в старых газетах, ворохи которых устилали пол и все плоские поверхности вокруг.
— Вот оно! — вскричал он.
— Что? — спросил я, уплетая тост с апельсиновым джемом и запивая его чаем.
— Прорисовывается контур, — тихо сказал Холмс. — Мне кажется, все части мозаики теперь собраны. Остается сложить узор.
— Объясните все это мне, — попросил я.
Холмс поднял руку:
— Именно это, Ватсон, я и собираюсь сделать. Ясность вашей логики — вот что, по-видимому, требуется мне сейчас. — Он прокашлялся. — В тысяча восемьсот пятьдесят втором году Оливер Пендлтон-Смайт был исключен из Итона в компании шести учеников. Все они оказались замешаны в какой-то скандальной истории, а в чем она состояла, мне еще надо уточнить, официальные источники ничего касательно этой темы не сообщают.
— Немудрено, — пробормотал я.
— Полгода молодой Пендлтон-Смайт околачивался в Лондоне, после чего его каким-то образом занесло на корабль, отправлявшийся в Южную Африку, и там его карьера пошла как по маслу. Когда, выйдя в отставку, он вернулся в Лондон, в свое фамильное гнездо, и стал хозяйничать в нем, он, по-видимому, уже вполне преуспевал. Было объявлено о его помолвке с леди Эдит Стюарт, — новость, которая, возможно, попадалась и вам в светской хронике.
— Шаг вверх по лестнице для армейского полковника, — заметил я.
— Подозреваю, что невеста имела какое-то отношение к скандалу в Итоне, — сказал Холмс, — но пока это лишь домыслы. Да, видимо, для него такая помолвка являлась шагом вверх. Однако через две недели он разрывает помолвку и на следующий же день — то есть три дня назад — исчезает.
— Появляясь уже на нашем пороге.
— Именно.
— Ну а при чем здесь «Общество нищих»? — задал я вопрос.
— «Тайное сообщество алчущих подаяния», как правильнее его называть, являлось частью шпионской сети, созданной императором Константином. Римская империя кишела нищими, и Константин понимал, что слышали и видели эти люди гораздо больше, чем от них ожидалось. Первоначально вступившие в сообщество аристократы, переодевшись нищими, собирали новости и сплетни, то есть информацию, которая, передаваясь от одного к другому, поступала потом к самому Константину.
Императоры, наследовавшие Константину, нищих уже не использовали, но, как ни странно, само сообщество, вместо того чтобы захиреть, лишь крепло и упрочивалось. Оно выработало свои правила и ритуалы. Индийская часть его отделилась и соединилась с организацией так называемых тхаги[1], о которой вы, может быть, слышали.
— Да, я слышал об этих дьяволах, — подтвердил я.
Холмс кивнул.
— В какой-то период Средних веков организация эта вроде бы исчезла. Однако в тысяча восемьсот двадцать первом году один осужденный упомянул ее в своем последнем слове. Позднее я обнаружил еще два упоминания «Тайного сообщества алчущих подаяния». Первое относится к тысяча восемьсот тридцать второму году. В подписи к карикатуре из «Панча» говорится о соперничестве сообщества с вольными каменщиками так, словно каждый должен был знать о существовании алчущих. Второе же — это клочок бумаги в доме полковника Пендлтона-Смайта.
— Ну и какое отношение это имеет к самому полковнику?
— К этому я как раз и подхожу, — заверил меня Холмс. — Из шестерых оболтусов, выгнанных вместе с ним из Итона, мне удалось проследить за тремя — узнать, что сталось с ними в дальнейшем. Все трое умерли в последние недели при загадочных обстоятельствах. О чем это вам говорит?
— О том, что на очереди теперь полковник.
— Именно, Ватсон, по видимости это так.
— У вас имеются основания в чем-то сомневаться?
— Ха! Вы просто ясновидящий, Ватсон. Видите меня насквозь! Меня определенно смущает, что эта эпидемия убийств совпадает по времени с возвращением Пендлтона-Смайта из Африки.
— Действительно, странное совпадение, — согласился я. — Но может быть, тут играют роль какие-то другие обстоятельства, о которых мы не получим представления, не поговорив с полковником. — Я взглянул на часы. — До нашего с ним свидания осталось всего полчаса.
— Время отправляться в путь, — неожиданно заявил Холмс.
Я вытаращил на него глаза в полном изумлении:
— Но, поступив так, вы уверите Пендлтона-Смайта, что не хотите его видеть!
— Напротив, — возразил Холмс, — поступив так, я сделаю нашу встречу неизбежной. Вот ваше пальто, Ватсон! Мы либо столкнемся с ним на улице, когда он будет направляться к нам, либо, как я подозреваю, он, почувствовав себя разоблаченным, предпочтет уклониться от встречи, и мы застанем его в меблированных комнатах!
Схватив пальто и шляпу, я вновь поспешил за ним на улицу.
* * *Разумеется, на улице мы полковника не встретили. Холмс обладал несомненным даром предугадывать поступки окружающих. Но, прибыв в меблированные комнаты, мы увидели на крыльце дородную седоватую женщину, по виду хозяйку. Она подметала ступеньки.
— Простите великодушно, — торопливо обратился к ней Холмс. — Мне нужен один из ваших жильцов — военный с легкой хромотой, носит темное пальто и темную шляпу. Я принес письмо, которое он обронил вчера вечером, и я хотел бы ему его вернуть.
