Жорж Сименон - Пассажир “Полярной лилии”
— Где Вринс? — спросил он стюарда. — Надеюсь, он не заставит меня заниматься пассажирами?
— Сидит в салоне над пассажирским списком.
Это была правда. Вринса наверняка мутило, голова раскалывалась, но он был на своем посту. Встретил пассажира, записал паспортные данные, проводил до каюты.
Как всегда, последние два часа прошли сумбурно: машины с грузом опоздали, а подъемные краны все равно быстрей работать не принудишь.
— Тем хуже! Чего не погрузим — оставим.
Традиционная, никого не пугающая угроза! На борт в сопровождении носильщика поднялась пассажирка.
Полиция прицепилась к Вринсу — он заполнил не все графы.
С первым ударом колокола путь перед «Полярной лилией» был свободен. Но пять минут спустя, когда отдали швартовы, большой английский танкер ухитрился стать к ней бортом, и пришлось выполнять сложные маневры.
По своим делам шла себе еле заметная над водой моторка с одиноким попыхивающим трубкой моряком у руля.
Ее чиркнули бортом. Она наполовину погрузилась в воду и только чудом продолжала лавировать между черными корпусами грузовых судов, высившихся вокруг нее, как стены.
По Эльбе двигалась целая процессия — три каравана пароходов, тянувшихся друг за другом в тумане, который не давал разглядеть даже кормовой огонь впередиидущего, и гудки непрерывно затевали меж собой яростную перебранку.
Суда побыстроходней упорно старались обогнать остальные. Между пароходами пробирались парусники, и бледно-серые их фоки[2] внезапно вырастали меньше чем в кабельтове[3] от «Полярной лилии».
— Малый вперед!.. Стоп!.. Задний ход!.. Стоп!.. Малый вперед!.. Средний ход!.. Стоп!..
Позвякивал машинный телеграф, и пароход кое-как, рывками продвигался сквозь ледяную муть.
В семь вечера «Полярная лилия» все еще шла по реке, и Куксхафенский маяк, за которым начинается море, до сих пор не выступил из тумана.
Оставив на мостике второго помощника в обществе лоцмана, капитан спустился вниз и приготовился к другой своей тяжкой обязанности — играть роль хозяина за столом для пассажиров.
Стюард шагал мимо кают, настойчиво орудуя гонгом: он по опыту знал — в первый день пассажиры не торопятся.
— Пять приборов? — удивился Петерсен.
— Трое мужчин, одна дама… Вот и она.
Вид у дамы, державшей во рту папиросу в нефритовом мундштуке, был совершенно непринужденный, а туалет такой, словно ее ждал обед на борту шикарного трансатлантического лайнера: казалось, на ней нет ничего, кроме черного шелкового платья.
Странное создание! Маленькая, тоненькая, нервная, чувственность в каждом движении, и все это подчеркнуто ухищрениями моды. Словом, совершенно особый тип женщины!
Волосы у нее были белокурые, как у ребенка, и такие же мягкие. Разделенные на пробор и только на висках чуть-чуть подвитые, они падали на щеки, оттеняя удлиненный овал лица.
Зрачки у нее темные. Ресницы, чтобы еще больше усугубить контраст с шевелюрой, подкрашены черным.
Рот небольшой.
— Капитан?.. — вопросительным тоном начала она.
— Капитан Петерсен.
Он едва успел умыться. По его густым волосам не худо было бы пройтись гребешком.
— Не угодно ли сесть?
Пассажирка и это проделала все так же непринужденно, выбрав подобающее ей место — справа от капитана.
Вошел один из пассажиров, пожал Петерсену руку, машинально бросил:
— Дрянная погода!
Это был Белл Эвйен, управляющий Киркинесскими рудниками, ежегодно ездивший в Лондон и Берлин; месяц назад он отплывал на той же «Полярной лилии» из Киркинеса. Эвйен с интересом взглянул на молодую женщину. А еще через секунду, не сказав ни слова, с присутствующими поочередно раскланялся новый пассажир, высокий молодой человек с бритой головой, без бровей и ресниц и в очках с такими толстыми стеклами, что глаза под ними казались просто огромными.
— Подавайте, стюард! К пятому пассажиру постучитесь позже.
Один прибор оказался свободен. Меню было типично скандинавское: суп, горячее второе, всевозможные холодные блюда — копчености, соленья, рыбные консервы, потом компот и сыр.
— Номер восемнадцатый не отвечает.
— Скажите третьему помощнику — пусть займется.
Дважды Петерсен, встревоженный внезапным замедлением хода, поднимался на мостик. Обстановка не изменилась: туман, вереница пароходов, гудки и свистки.
За столом молчали. В перерыве между двумя блюдами пассажирка прикурила папиросу от зажигалки, подлинного чуда ювелирного искусства. Петерсен решил, что она и бритоголовый пассажир — немцы.
— Кофе подадут в салон, — вставая, произнес он наконец формулу, которую вот уже двенадцать лет повторял в каждом рейсе.
Остановившись у своей каюты, он набивал трубку, когда пассажирка проследовала мимо него к узкому трапу, ведущему в курительный салон. Пока она поднималась, Петерсен любовался ее ногами, которым черный шелк придавал особую стройность, точеными коленями и ослепительной кожей.
— Ну-с, господин Вринс?
Молодой человек непроизвольно вытянулся. Губы у него дрожали. Он застыл, как будто неожиданно очутился в самой гуще каких-то драматических событий.
— Пассажира нигде нет. А багаж в каюте.
— Кто он?
— Эрнст Эриксен из Копенгагена. Я видел его меньше чем за час до отплытия.
— Господин в сером пальто, чемодан зеленый?
— Так точно… Я все обшарил.
— Значит, сошел на берег за газетами и опоздал к отходу.
Эвйен и молодой человек в очках вернулись к себе в каюты. В салоне осталась только пассажирка. Вдруг Петерсен услышал, как она вскрикнула. Хлопнула дверь, и наверху у трапа появилось черное шелковое платье.
— Капитан…
Дама казалась взволнованной, прижимала руки к груди, унимая сердцебиение, но все-таки силилась улыбнуться.
— Что случилось?
— Не знаю… Я, наверное, зря перепугалась. Вошла в салон. Кофе и чашки уже на столе. Я стала себе наливать. Тут мне почудилось, что сзади кто-то есть.
Оборачиваюсь и вижу какого-то человека. Убеждена: он тоже испугался, потому что вскочил и выбежал.
— Куда?
— Вон в ту дверь. Она ведь выходит на прогулочную палубу?
— Он был в сером пальто?
— Да, в сером… Я закричала. Почему он убежал?
Пассажирка говорила, а Петерсену казалось, что ее слова адресуются не столько ему, сколько Вринсу.
— Сходите проверьте! — приказал он помощнику.
Тот явно колебался. Особенно отчетливо это стало видно, когда ему, чтобы разминуться с пассажиркой, пришлось пройти почти вплотную к ней.
— Успокойтесь, сударыня. Мы сейчас во всем разберемся.
Она изобразила нечто вроде улыбки и с кокетливой гримаской полюбопытствовала:
