Анна Бауэрова - Смерть и семь немых свидетелей
Мария не успела договорить, как Ленка подскочила к ней. Она хотела заткнуть сопернице рот или испытанным женским способом вцепиться в волосы, но Гакл перехватил ее руки. Женщины стояли лицом к лицу, словно борцы, приготовившиеся к схватке.
— Какие страсти! Я всегда говорил, что здесь нужен Шекспир, — раздался вдруг голос. В нескольких шагах стоял невысокий щуплый мужчина в очках. Все трое испуганно вздрогнули. Гакл отошел от Ленки и напустил на себя безучастно-высокомерный вид.
Мужчина внимательно смотрел на них, качая головой и смущенно улыбаясь.
— Какой Шекспир, пан Яначек? — нервно рассмеялась Ленка. — Идите, я с вами тоже пойду, — хоть согреемся немного в этом холодильнике. При чем здесь Шекспир, страсти…
— Мое прекрасное дитя, красавица с золотыми волосами!.. Кстати, подозреваю, что тут не обошлось без средства под названием «Палет колор шампунь» номер триста двадцать, выпускаемого, если не ошибаюсь, по лицензии… Да… Так вы спрашивали о Шекспире… Слышал я от нашего руководства, — он поклонился в сторону Гакла, — что обсуждаются планы культурных мероприятий в замке Клени. Говорили о каких-то летних концертах во дворе, «Флауто дольче» и прочие ансамбли… Чепуха! Я утверждаю, что это не замок, а крепость, мрачная крепость. Какие сладкие флейты, какой Моцарт! Здесь всегда пахло кровью, это место темных страстей. Шекспира играйте во дворе, там словно созданы декорации для его драм, там он будет к месту… Но меня не слушают. Впрочем, это неважно, я нахожу подтверждение своим мыслям на каждом шагу, когда брожу один по двору или темными коридорами. То и дело натыкаюсь на вздымающиеся груди, слышу мрачные угрозы, вижу налитые кровью глаза…
— Хватит! — закричал Гакл. «Хватит — тит», — отозвалось эхо.
— Что вы так нервничаете, пан Гакл, я же не говорю о присутствующих, вас это не касается, — с наивным видом заявил Яначек.
Наступившую неловкую паузу прервала Мария
— На чьи вздымающиеся груди вы наткнулись? — с улыбкой спросила она Яначека.
— Груди я выдумал. А налитые кровью глаза были у нашего Кваши, которого я встретил внизу около кикимор. Кажется, он мчался в ресторан «В раю». Если и настоящий рай так же загажен, то можно только радоваться, если вас из него изгонят. Ну а Квазимодо, как всегда, будет изгнан в полночь…
— Вам бы надо пойти за Квасаком, пани Залеска, — отозвалась Ленка, — он же из-за вас напьется. — Сумерки уже сгустились, и Мария не видела выражения лица девушки, но могла себе представить. Она молча направилась к лестнице, ведущей на первый этаж
В это время наверху, на площадке между вторым и третьим этажами, появилась Эмила.
— Мария, подожди, пойдем вместе! — крикнула она.
Но Мария, не поднимая головы, быстро спускалась по ступенькам. Яначек следовал за ней.
Эмила мгновение колебалась, потом сбежала к Гаклу и Ленке.
— Что с ней случилось? Куда она пошла?
— В ресторан за Квасаком, — ответила Ленка. — Есть же на свете такие несчастненькие, которых пинают, как хотят, — она с состраданием посмотрела на Эмилу, — а они все пекутся о тех, кто их лупит. Должна вам признаться, Мила, что больше всего на свете ненавижу рабские натуры.
— А я — потаскушек, — отрезала Эмила, повернулась к Ленке спиной и направилась к лестнице.
Эмила Альтманова остановилась у застекленной двери, ведущей во двор. Не открывая ее, прижала лицо к стеклу. На противоположной стороне, у высокой стены, стояла Мария и разговаривала с Яначеком. Беседа была оживленной, Мария возмущенно махала рукой перед самым носом коллеги. Яначек пытался возражать, но она — смотри-ка! — даже прикрикнула, потом повернулась к нему спиной, вынула из кармана ключи и открыла низкую дверцу в стене. Яначек пожал плечами и направился к воротам у правого крыла замка.
«Она снова в форме, — подумала Эмила, — не надолго же хватило ее смирения».
Эмила ошиблась и, наверное, призналась бы в этом, если бы могла видеть лицо Марии, когда та шла с опущенной головой через маленький дворик между стенами замка. Место это — небольшая скалистая площадка — было очень интересным, называлось оно барбакан.[1] Войти сюда можно было через дверцу со двора замка либо с противоположной стороны, где в наружной стене был такой же вход. Все, кто работал в замке, тщательно запирали обе дверцы. Никто, кроме сотрудников, не имел права заходить сюда. Ничего удивительного: здесь берегли от посторонних глаз необычную тайну замка Клени, известную лишь посвященным, — семь установленных на постаменты фигур величиной чуть больше человеческого роста. В середине прошлого века их вытесал из песчаника скульптор-самоучка. Работники замка прозвали эти скульптуры кикиморами. Удивительно смешные — со смеху можно лопнуть — и одновременно наводящие ужас — у тех, кто послабее, мурашки бегают по коже. Застывшие в причудливых позах, с вытаращенными глазами, фигуры были когда-то раскрашены. Недавно управляющий замком, дипломированный художник, восстановил краски. От этого скульптуры стали производить еще более жуткое впечатление. Кто впервые видел кикимор, долго не мог оправиться от потрясения.
Мария же равнодушно брела мимо них, погруженная в свои мысли. Она подошла к дверце наружной стены и открыла ее. Затем прошла опушкой небольшого лиственного леса, пышно называемого здесь заказником, и начала спускаться по тропинке, едва заметной на каменистой почве крутого косогора.
Внизу весело перемигивались в начинающейся ночи огоньки железнодорожной колеи, перерезавшей гору. Перехода в этом месте не было, и дежурная блокпоста, решительная пани Нечасова, сидевшая неподалеку в будке, гоняла разных хулиганов, шлявшихся по путям. Но к тем, кто работал в замке, особенно к пану Седлницкому, она иногда была снисходительной. Ведь тропинка намного сокращала дорогу к ресторану «В раю». Иначе пришлось бы огибать гору, на которой стоял замок, и идти через деревню по другую сторону вершины.
Мария не спешила. Села под железнодорожной насыпью, сняла туфлю и выбросила закатившийся камешек. Не спеша стала разглядывать раскинувшийся перед ней пейзаж.
Склон горы заканчивался дорогой, серо-белая лента которой едва виднелась. За ней вырисовывались силуэты нескольких домиков. Их окна угадывались по синеватым отблескам телевизионных экранов. Только из ресторанных окон лился яркий желтый свет. За домами чернела полоса лесонасаждений, а еще дальше текла река, ясно видная и ночью. В этих местах, недалеко от слияния с Лабой, Влтава была широкой. У берегов дожидались утра длинные и пузатые грубые суда с красными сигнальными фонарями на носу и корме.
