Элизабет Ролле - Убийство с третьей попытки
Через пару минут мужчина остановился возле него и удивлённо спросил:
— Кто вы? Что вы здесь делаете?
Судя по голосу (полагаться приходилось больше на слух, чем на зрение), англичанин был молод, ровесник Алена или чуть постарше.
— Гуляю, — не без лёгкого вызова ответил Ален. — Вышел прогуляться — погода хорошая.
Разумеется, с его внешним видом любые объяснения были бесполезны.
— И откуда же вы вышли, позвольте спросить? — оценив его юмор, иронически осведомился молодой человек.
— Издалека, — кратко ответил Ален, а про себя подумал: «Какого чёрта он пристаёт ко мне со своими дурацкими вопросами? Всё равно ведь сдаст в полицию».
Прислушавшись к голосу хозяина, пёс потянулся и лёг, не спуская, однако, настороженных глаз с Алена. Англичанин сел на старый кривой пенёк. Его тёмно-голубые глаза смотрели заинтересованно, без враждебности.
— Прогулка не пошла вам на пользу, — слегка усмехнулся он, оглядев Алена. — Откуда вы здесь взялись? Вид у вас такой, словно вы удрали из тюрьмы.
— Из лагеря, — ответил Ален, решив, что врать нет смысла.
— Любопытно… Вы немец?
— Француз.
Скверное знание английского не позволяло Алену выдавать себя за англичанина: понимал он почти всё, особенно если говорили не быстро, но сам изъяснялся плоховато и с заметным акцентом; не будь этого, он ещё попытался б что-нибудь изобрести и выкрутиться, но при создавшемся положении любая выдумка была бессмысленна.
— А в лагерь как попали?
— Это длинная история. Не смогу рассказать по-английски.
— Говорите по-французски.
— Вы всё равно позовёте полицию, — с горечью сказал Ален, морщась от рези в глазах. — Идите, я не убегу.
— Это-то я вижу. — Англичанин продолжал внимательно смотреть на Алена. — Что у вас со зрением? Вы ранены?
— Долго пробыл в дыму, в горящем доме.
Вопреки первоначальному нежеланию снова рассказывать свою историю (Ален делал это уже много раз и всегда с одним результатом), он всё-таки изложил прошедшие события. Реакция слушателя была не такой, как прежде: в его глазах вместо недоверия, к которому Ален уже привык, появилось сочувствие.
— А убежали вы зачем? Неужели вы всерьёз рассчитывали добраться до Франции? Без документов и без денег, да ещё в таком состоянии…
— Глупо, я и сам знаю, — Ален пожал плечами. — Впрочем, это не первая глупость, которую я сделал. Не всегда удаётся поступать разумно.
— Вы парижанин? У вас парижский выговор.
Ален обратил внимание, что его собеседник тоже перешёл на французский и говорит очень хорошо.
— Я родился в Париже.
В пристальном взгляде англичанина отражалось напряжённое усилие.
— У меня хорошая память на лица, и по-моему, я вас где-то уже видел… Давно, до войны. Чем вы тогда занимались?
— Изучал живопись.
— Хотели стать художником?
— Нет, сам я не рисую. Мой отец и дед перепродавали картины. Это наша семейная профессия.
— Вы почему-то сразу ассоциировались у меня со старинными картинами… А, вспомнил! Это было на распродаже коллекции Хеткота. Вы купили миниатюры Верхнерейнской школы, которыми я тогда заинтересовался, но, увы! с опозданием.
— Да, верно, я покупал такие миниатюры.
— Что же с вами делать? — задумался англичанин. — Вам нужен врач… На лошадь сесть можете?
Хорошим наездником Ален никогда не был, но в седле удержаться сумел бы и сейчас.
— Могу. Куда вы собираетесь меня отвезти? — встревожился он; ответ англичанина решал его судьбу.
— К себе домой. Вернее, к леснику. Дома у меня народу много, прислуга начнёт болтать… Лучше вам побыть у лесника. А глаза надо завязать, по-моему, яркий свет в таких случаях вреден.
Он достал платок, сложил его наискось и наклонился к Алену:
— Так не туго?
У Алена мелькнула мысль, не завязывают ли ему глаза, чтобы он не видел, куда его везут. Но потом он решил, что если б англичанин намеревался сдать его полиции, то спокойно сделал бы это в открытую, ведь оказать сопротивление он не мог.
— Но так мне будет трудно сесть на лошадь, — растерянно сказал Ален, когда повязка закрыла ему глаза.
Ничего не видя, он сразу почувствовал себя совершенно беспомощным.
— Я вам помогу. Дайте мне руку.
Англичанин заставил лошадь лечь, и Ален с его помощью сел в седло. Конь недовольно фыркал, но терпел чужого седока, поскольку хозяин держал поводья и шёл впереди. Мягкое покачивание убаюкивало. Ален ничего не ел уже третий день, голова у него кружилась и болела, временами резкая, пульсирующая боль появлялась и в плече; рана ещё не зажила, и ночёвки под открытым небом давали себя знать. Дорога, однако, оказалась недолгой.
— Приехали, — вскоре услышал он. — Слезайте, тут ровно. — Твёрдая рука англичанина поддержала его. — Идёмте. — Он пошёл первым, продолжая держать Алена за руку и приноравливаясь к его неуверенным, медленным шагам. — Здесь три ступеньки, осторожнее. Теперь порог. Всё, пришли. Садитесь, вернее ложитесь. — Он мягко подтолкнул его к кровати. — Я пойду поищу Джона.
Вскоре Ален услышал, как он с кем-то разговаривает. Сначала слов было не разобрать, потом говорившие приблизились.
— …приведу вечером. И покормите его, только смотрите, чтобы ему плохо не стало.
— Да, сэр.
Второй голос был очень низкий, и его обладателю было явно за пятьдесят.
— Надеюсь, никто сюда не сунется. На всякий случай поищите какую-нибудь одежду, а я вечером прихвачу что-нибудь подходящее. Лучше, чтобы никто его здесь не видел.
— Я всё понял, сэр.
— Разговаривайте с ним помедленнее, он английский знает не очень хорошо.
Звонко заржала лошадь, и Ален понял, что его новый знакомый уехал. Оставшийся, лесник Джон, накормил его, закрыл толстым одеялом, и Ален тотчас куда-то провалился. Сон был беспокойным, мешала резь в глазах. Когда его разбудили и сняли повязку, он увидел, что в комнате, кроме него, находятся трое: возле двери стоял высокий и широкоплечий пожилой мужчина, лесник, у стола сидел тот, кто привёз его сюда, а повязку снимал третий, лет шестидесяти, с точными и быстрыми движениями. Чутьё сразу подсказало Алену, что это врач. Обследовал он его глаза очень долго.
— Почему вы не обратились ко мне раньше? — ворчливо спросил он сидящего у стола молодого человека. — Запущенный случай, вот что мы теперь имеем, очень запущенный случай.
— Но что-нибудь можно сделать?
— А иначе зачем я здесь нахожусь? — по-прежнему ворчливо сказал доктор. — Если вы, сэр Этвуд, считаете, что я не в состоянии ничего сделать, то зачем, спрашивается, меня сюда привезли?
