Джозефина Тэй - Мистификация
— Да? — спросила Беатриса, заинтересовавшись этой новой интерпретацией классики. — Почему?
— Он говорит, что Одиссей, несомненно, придумывал разные глупые приспособления по дому, и она, вероятно, не прочь была от него немного отдохнуть. Отчего печенка такая скользкая?
Вошла Элеонора и, как всегда молча, положила себе на тарелку жаркого с блюда.
— Фи! — сморщила нос Сандра. — Воняет конюшней.
— Что ты так задержалась, Нелл? — спросила Беатриса.
— Она никогда не научится ездить верхом, — устало сказала Элеонора. — До сих пор не умеет привставать на стременах.
— Может, полоумные вообще не могут ездить верхом? — предположила Сандра.
— Сандра! — строго одернула ее Беатриса. — Эти дети вовсе не полоумные. Даже не «с отклонениями». Просто «трудные».
— Не знаю — ведут они себя, как полоумные. А если кто-то ведет себя, как полоумный, как догадаешься, что он нормальный?
На этот вопрос ни у кого не было ответа, и за столом воцарилось молчание. Элеонора набросилась на еду с аппетитом голодного школьника и не поднимала глаз от тарелки. Саймон вынул из кармана карандаш и стал прикидывать на полях газеты ставки на различных лошадей. Сандра, которая стащила в доме викария из стоящей на комоде коробки три печенья и съела их в уборной, строила на своей тарелке замок из гарнира, окруженный рвом, заполненным соусом. Джейн с удовольствием поглощала свою порцию. А Беатриса сидела и глядела в окно.
Там, за грядой холмов, начинался спуск к берегу моря и к Вестоверу. Но здесь, в долине, открытой солнцу и загороженной холмами от штормов, царило безмятежное спокойствие и деревья четко вырисовывались в прозрачном воздухе. Своей безупречной красотой и неподвижностью картина чем-то напоминала мираж.
«Отличное поместье достанется Саймону», — думала Беатриса. Сумеет ли он хорошо им распорядиться? Иногда ей становилось — нет, не страшно — а как-то не по себе. В душу закрадывалось сомнение: Саймон так переменчив, в нем есть какая-то нервная неустойчивость, которая плохо вяжется с ролью хозяина поместья. Изо всех окрестных усадеб только в Лачете еще живет семья, которой поместье принадлежит издавна. Беатрисе хотелось надеяться, что здесь будет жить еще не одно поколение Эшби. Светлоголовые, изящно сложенные, интеллигентные Эшби — вроде тех, что сейчас сидят за обеденным столом.
— Джейн, ну зачем же разбрызгивать кисель?
— Я не люблю, чтобы кисель стоял на тарелке отдельной лужей. Я люблю перемешивать его с пудингом.
— Ну перемешивай осторожнее.
Когда ей было столько лет, сколько сейчас Джейн, Беатриса тоже перемешивала кисель с пудингом — и делала это вот здесь же, за этим столом. За ним сидели Эшби, которые умерли от малярии в Индии, от ран в Крыму, от голода в Австралии, от тифа в Кейптауне и от цирроза печени в Сингапуре. Так или иначе, в Лачете всегда, жили Эшби, и они прилежно занимались сельским хозяйством. Иногда рождались никчемные бездельники, вроде ее двоюродного брата Уолтера, но Бог хранил семью, а легкомыслие всегда проявлялось в младших сыновьях, которые имели возможность заниматься поисками приключений вдали от Лачета.
В Лачете никогда не принимали королев и не прятали роялистов во времена Кромвеля. Вот уже триста лет дом стоит среди лугов, оставаясь по сути дела тем же — жилищем сельских помещиков. И вот уже двести лет в нем живут Эшби.
Может быть, Лачет уцелел только благодаря своей непритязательности. Он ни на что не претендовал, ни к чему не стремился. Его корни прочно уходили в землю, и его соки возвращались к корням. На другой стороне долины посреди парка стояла царственно-великолепная усадьба Клер-парк, но в этом большом белом доме не осталось Ледингемов. Ледингемы растранжирили свои таланты и свои богатства: для них Клер-парк был пейзажем, источником денег, украшением, последним пристанищем, — но не домом. Сколько их гарцевало по свету: проконсулов, путешественников, придворных шутов, повес и революционеров, — и поместье давало им средства, которые они, не задумываясь, проматывали. Теперь там остались только их портреты, а большой дом в парке превратился в школу для трудных детей, родители которых имели солидные счета в банке и придерживались прогрессивных взглядов на воспитание.
А в Лачете по-прежнему жили Эшби.
ГЛАВА 2
Беатриса принялась разливать кофе, а близнецы встали из-за стола и отправились по своим делам: сегодня у них больше не было уроков. Элеонора торопливо выпила кофе и снова ушла на конюшню.
— Тебе сегодня понадобится машина? — спросил Беатрису Саймон. — Я обещал старику Гейтсу привезти ему теленка из Вестовера. У него сломался фургон.
— Нет, я никуда не собираюсь, — ответила Беатриса. С чего это Саймону вздумалось сделать старому Гейтсу одолжение? Обычно он не любит скучных дел. Уж не из-за дочки ли Гейтса, хорошенькой глупенькой Пегги? Гейтс, который арендовал у них Вигселл, самую маленькую из трех ферм, частенько приставал с разными просьбами, но Саймон, как правило, не склонен был потакать старому хитрецу.
— Вообще-то мне просто хочется посмотреть новый фильм с Джуной Кей. Он идет в «Эмпайр».
Любой другой принял бы на веру это сделанное с обезоруживающей откровенностью признание, но Беатриса хорошо знала, как искусно ее племянник умеет подбросить в воздух два шарика, чтобы отвлечь твое внимание от третьего.
— Тебе ничего не надо в городе?
— Если будет время, зайди на автобусную станцию и купи новое расписание. Элеонора говорит, что появился новый маршрут до Клера, который идет через Гессгейт.
— Беа, ты дома? — раздался голос в прихожей.
— Миссис Пек, — сказал Саймон и вышел навстречу гостье.
— Заходи, Нэнси, — позвала Беатриса. — Выпьем вместе кофе. Все уже разошлись.
Жена викария вошла в комнату, поставила на буфет пустую корзинку и со вздохом облегчения села на стул.
— От кофе не откажусь.
Когда в округе упоминали миссис Пек, всегда добавляли — «та самая Нэнси Ледингем», хотя прошло уже десять лет с тех пор, как Нэнси повергла в смятение высший свет, выйдя замуж за Джорджа Пека и «похоронив себя» в доме приходского священника. Когда Нэнси Ледингем впервые вывезли в свет, она стала не просто «открытием сезона», но и национальным достоянием. Дешевые газеты наперебой трубили об ее красоте. Может быть, прохожие и не влезали на скамейки, чтобы лучше ее рассмотреть, но ее появление не раз вызывало заторы на улицах. Если становилось известно, что она будет подружкой на свадебной церемонии, представителей власти за неделю начинала бить дрожь. Безмятежная прелесть Нэнси была настолько очевидна, что ее не отрицали даже недруги. Спор мог идти только о том, выйдет ли она замуж за герцога или только за виконта. Пресса даже предсказывала ей брак с членом королевской фамилии, но в это, пожалуй, никто не верил. Ее поклонники вполне удовлетворились бы титулом герцогини.
