Александр Бородыня - Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером
— Где мы сможем получить фото? — спросил Ник.
— В городе. А если хотите, завтра сюда, на пляж, принесу… Оплата по изготовлении! — Огромная белая панама теперь совсем скрыла его лицо. Тонкие желтые пальцы надели черную крышечку на объектив. — Фирма работает с гарантией!
— А мою пленку вы можете проявить?
— Только в городе, в мастерской!
Он уходил по пляжу, и проклятая обезьянка на поводке, пританцовывая, скакала за ним. Глаза Ли были полны слез. Пальцем она трогала откушенный угол. Часть текста потерялась. Подхваченные ветерком белые треугольнички рассыпались по песку и по воде.
3
Танцплощадка была устроена в пределе монастырской стены, слева от храма. Для проживающих на турбазе бесплатно, для прочих вход один доллар. (Там, где кончалась Россия, все цены были только в долларах). На отполированных до блеска танцующими подошвами древних каменных плитах лежали грудой разноцветные огромные кегли. От огромных квадратных колонок к уже подключенным усилителям молодой человек протягивал провода. Сильные лампы в плоских колпаках были уже направлены вниз, но не горели. Еще двое служащих турбазы восстанавливали канатное заграждение, попорченное накануне во время потасовки. Солнце зашло, было уже прохладно.
— Потанцуем, ма? — спросил Ник.
— Мне кажется, танцы начнутся нескоро. Сколько времени?
Ник посмотрел на свои часы. В выпуклом циферблате еще не отражались звезды, звезды еще не появились.
— Мало!
— Пойдем погуляем, — Ли куталась в шерстяную кофточку, она прихрамывала. — Пройдемся немного? — она с нарочитой наивностью посмотрела на сына и, взяв его за руку, потянула. — Пойдем, а?
— Ма, ты романтична, как маленькая девочка.
— Тебе это не нравится?
— Мне? Почему? Нравится!
— Но с девочкой, конечно, тебе было бы проще…
— Естественно. С девочкой проще!
Они спустились с холма и, выбравшись на набережную, медленно двинулись вдоль моря. С моря налетало порывами соленое тепло, поднимающееся над водой. В чернеющей глубине то ли корабли на рейде, то ли просто отблескивает пена, не понять. Ник нарочно не всматривался. Он взглянул на часы, в них отражались звезды.
— Ты чувствуешь, какой воздух?
Ник не ответил. Она шла рядом, совсем близко покачивались ее узкие, затянутые в шерстяную кофточку плечи (очень хотелось обнять эти плечи, но он не хотел еще раз наскочить на ее взгляд, полный холода и отторжения).
— Если бы ты был сейчас не со мной?
— Не с тобой? — искренне удивился он.
Они шли, взявшись за руки, и он боялся упустить на неосторожном слове ее ладонь, потерять.
— Например, с этой девушкой, с Мирой? Она же старше тебя?
— Старше.
— Ты бы, наверное, захотел ее обнять… — тут же Ли, никак не увязывая собственные фразы, сказала: — Мое Евангелие обезьяна погрызла. Знаешь, я никогда не думала, что у такой маленькой обезьянки могут быть такие острые челюсти.
Музыку принесло поворотом воздуха. Он поймал этот звуковой плеск и впитал с неожиданной жадностью. Отметил: танцы начались. Можно возвращаться в монастырь.
— Не пойду с тобой танцевать, — сказала Ли.
— Почему?
— Так…
— Нога болит?
— Что, очень заметно, как я хромаю?
— Не очень, но заметно.
— С девочкой тебе было бы лучше.
— Девочки тоже хромают.
— Нет, сын, по-настоящему хромают только романтичные старухи вроде меня.
— Ты не старуха. Я же не извращенец. Я бы не додумался фотографировать обнаженных старух… А ты не хочешь… Хотя, что здесь такого…
— Не хочу… Посмотри, — она показывала на воду, — все-таки, есть там корабли или это иллюзия?
— Это иллюзия!
Какое-то время шли молча. Навстречу попадались другие парочки. Потом Ли сказала:
— Если ты очень хочешь, я тебе попозирую. Но это должно быть очень красиво.
«Фотограф всегда на пляже, это его работа, — вглядываясь в темное пространство под набережной, подумал Ник. — Маловероятно, что он пришел туда ради нас. Так же невероятно, что он натаскал обезьяну кусать книги, хотя узнать-то он меня узнал… — стараясь не думать об этом движении, Ник положил руку на плечо Ли. — Фотограф следил за мной, может быть, он хотел мне что-то сказать?.. — Резким движением Ник притянул Ли к себе, прижал так, что сквозь шерсть кофточки ясно ощутил быстрые удары ее сердца. — Днем на пляже мне показалось, что меня хотят утопить. Нужно как-то отделять свои страхи и фантазии от действительно происходящего…»
— Пусти!
Она вырвалась, остановилась и заставила остановиться его.
— Что ты, ма?
— Ты знаешь, я боюсь.
— Чего?
— Не знаю.
— Давно ты боишься?
Музыку с танцплощадки больше не приносило, внизу под набережной волны перекатывали с шорохом гальку.
— Нет. С того момента, как мы сошли с автобуса… Нет, наверно, чуть раньше, с того момента, как началась гроза. Понимаешь, я сейчас подумала, что мне даже нравится бояться…
Свет фонарей, вспыхнувших разом вдоль всей набережной, вынул из выросшей темноты темную листву деревьев и почти закрыл звезды. Ли больше не сопротивлялась, когда он обнимал ее за плечи. Они прошли довольно далеко и свернули вниз, на пляж, к морю. Потом поднялись на мокрую грань волнореза. Они разулись и ступали по бетону босиком. Казалось (если не оборачиваться на город), что море со всех четырех сторон — черное, совсем гладкое.
— Мы извращенцы, ма, — сказал Ник. — Ничего с этим не поделать.
— Ты знаешь, — отозвалась она. — Это напряжение, ведь ничего не происходит, напряжение от того, что может произойти… Ну, эта война. Теплое море, плюс ожидание… Эта война… Как острый суп.
— Тебе нравится страх!
— Немножко. Такое интересное ожидание… Это похоже на что-то очень знакомое, очень вкусное, какое-то блюдо, точно не могу сравнить. Ты ешь его и вдруг понимаешь, что очень много перца и много масла и из-за обилия масла перец почти не чувствуется, не жжет… Посмотри, что это там внизу?
Приблизившись к самому краю волнореза, Ник опустил голову, но ничего не увидел. Тогда он лег животом на бетон и опять посмотрел.
Внизу, в тоненьких белых струйках обводящей пены, наполовину залитая черной водой, лежала каменная женская фигура. Идола просто сбросили с волнореза и даже не позаботились, чтобы его накрыло с головой. В уродливых очертаниях утопленной скульптуры Ник узнал Миру.
4
У основания горы была еще открыта маленькая рюмочная, и они выпили по стакану портвейна. Молодой бармен неприлично зевал, отстукивая ногой в такт долетающей с турбазы музыке, он прикрывал рот темной ладонью. Портвейн был теплым и терпким.
