Жорж Сименон - Коновод с баржи Провидение
— Поднимайтесь.
Хозяин, совсем маленький и худой, изо всех сил нажимал на опущенный до самого дна шест, чтобы отогнать свою баржу к берегу и дать возможность пройти тем, что продвигались по течению.
Он видел издали комиссара и коновода, но ему некогда было подойти к ним.
— Этой ночью вы спали здесь?
— Да.
— А вы не брали велосипед у смотрителя шлюза в Поньи?
У коновода был несчастный вид, как у юродивого, которого дразнят, или как у собаки, с которой всегда обращались хорошо и вдруг беспричинно обидели.
Он сдвинул шляпу на затылок и почесал седые жесткие волосы.
— Снимите сапоги.
Коновод не пошевелился, бросил взгляд на берег, где паслись лошади. Одна заржала, словно почуяла, что хозяин в беде.
— Снимите сапоги! Живо! — приказал Мегрэ.
С этими словами он толкнул Жана к доске, прибитой вдоль одной из стен конюшни, и заставил его сесть.
Только тогда старик покорился и, укоризненно посматривая на комиссара, начал стаскивать сапог.
Носков на нем не было — их заменяли смазанные жиром портянки, навернутые на ступни и щиколотки и словно сросшиеся с кожей.
Лампа давала скудный свет. Хозяин, которому наконец-то удалось поставить баржу вдоль берега, присел на корточки, чтобы видеть, что происходит в конюшне.
В то время как Жан с жестким озлобленным лицом поднял ворча вторую ногу, Мегрэ очистил соломой подошву сапога.
Странно было видеть этого оторопевшего старика, созерцавшего свои разутые ноги. Брюки его, сшитые, вероятно, на человека ниже ростом, доходили ему до колен. А в черноватых промасленных портянках виднелись соломинки и комочки грязи.
Мегрэ, поднеся фонарь совсем близко, рассматривал едва заметные следы на подошве сапога.
— Сегодня ночью вы брали в Поньи велосипед смотрителя шлюза, — спокойно произнес он. — Куда вы ездили?
— Эй, «Провидение»! «Провидение»! Выходите, «Скворец» отказывается от своей очереди, ночует здесь.
Жан посмотрел на людей, суетившихся на берегу, потом на комиссара.
— Вы можете перевести баржу через шлюз, — сказал Мегрэ. — Держите сапоги.
Хозяин уже орудовал багром. Прибежала бельгийка.
— Жан! К лошадям, живо! Нам нельзя упускать момент.
Коновод быстро сунул ноги в сапоги и, подтянувшись, поднялся на палубу. Он издал странные звуки:
— Xo!..Xo!..Нo!..Нo!..
И лошади, отряхиваясь, пустились в путь, а он соскочил с баржи на бечевник и тяжело пошел с ними в ногу, с кнутом на плечах.
— Xo!..Нo!..
Пока хозяин отталкивался багром, его жена, всей тяжестью навалившись на руль, держала его, чтобы не столкнуться с баржей, идущей навстречу. В тумане едва были видны ее закругленный нос и слабый свет сигнального фонаря.
— Ну, что же вы? «Провидение»! — нетерпеливо надсаживался смотритель.
Баржа бесшумно скользнула по черной воде, но она три раза наткнулась на каменную стену, прежде чем вошла в камеру, заполнив ее на всю ширину.
Глава 8
Палата № 10
Обычно четыре шлюзовых затвора открывают один за другим, постепенно, чтобы избежать появления водоворотов, которые могут порвать швартовы.
Но сегодня пропуска через шлюз ждали шестьдесят барж. Речники, очередь которых была уже на подходе, взяли на себя всю работу в шлюзе, а смотритель только регистрировал документы.
Мегрэ стоял на причале, одной рукой держа велосипед и следя за мечущимися в темноте фигурами. Обе лошади сами встали метрах в пятидесяти от верхних ворот. Жан вращал одну из рукоятей.
Вода врывалась в камеру с грохотом горного потока.
Было видно, как, вся белая от пены, она бушует в узких пространствах, не занятых «Мадленой».
И вот в момент, когда падение воды достигло предельной интенсивности, послышался сдавленный крик, за которым последовал удар по носу баржи, а затем шум суматохи.
Комиссар скорее угадал, чем понял, что произошло. Коновода больше не было на его месте у ворот. Остальные бежали вдоль стен шлюза. Со всех сторон раздавались крики.
Место происшествия освещали только две лампы: одна на подъемном мосту у входа в шлюз, другая на барже, быстро поднимавшейся в камере.
— Закрывай затворы!
— Открывай ворота!
Кто-то пробежал мимо с огромным багром, задевшим щеку комиссара.
Речники сбегались издалека. Смотритель, обезумев от мысли об ожидающей его ответственности, выскочил из дома.
— Что случилось?
— Старик!..
С обеих сторон баржи между ее бортами и стенами камеры оставалось не больше тридцати сантиметров свободного пространства. С бешеной скоростью низвергаясь в эти узкие проходы, вода взбухала и кипела.
Бывают неловкие маневры. Вот так и в эту ночь кто-то неправильно повернул рукоять одного из затворов верхних ворот, и сразу стало слышно, как они затрещали, угрожая сорваться с петель. Смотритель бросился исправлять ошибку.
Только позже комиссар узнал, что могло быть затоплено все расстояние до следующего шлюза, а полусотне скопившихся в бьефе судов грозила авария.
— Ты его видишь?
— Вон там что-то черное. Баржа все поднималась, но медленно. Три подъемных затвора из четырех снова закрыли. Но баржа то и дело резко ударялась о стену камеры и, возможно, давила коновода.
— Какая здесь глубина?
— Не меньше метра под баржей.
Это было страшно. При слабом свете стоящего в конюшне фонаря бельгийка металась по палубе со спасательным кругом в руках.
Она в отчаянии кричала:
— Он не умеет плавать!
Где-то близко от Мегрэ чей-то грустный голос произнес:
— Тем лучше! Значит меньше страдал.
Это продолжалось минут пятнадцать. Временами людям казалось, что они видят всплывшее тело. Но напрасно они погружали багор там, где оно будто бы появлялось.
«Мадлена» медленно вышла из шлюза, и какой-то старый коновод проворчал:
— Он наверняка застрял под рулем! Недавно был такой же случай в Вердене…
Но он ошибся. Когда баржа подошла к месту происшествия, речники, при помощи багров прощупывавшие затворы, позвали на помощь. На глубине около метра они нащупали что-то похожее на тело. И в тот момент, когда один из них уже собирался нырнуть, а жена со слезами на глазах пыталась его удержать, тело вынесло на поверхность.
С десяток рук одновременно ухватились за вельветовую куртку, разорванную, потому что она зацепилась за один из болтов затвора, и подняли утопленника.
Дальше все пошло как в кошмаре. В доме смотрителя заливался телефон. Какой-то мальчишка помчался на велосипеде за врачом, хотя тот вряд ли мог уже помочь. Старый коновод без признаков жизни лежал на откосе. И все-таки кто-то приблизился к нему, снял куртку и энергично принялся делать искусственное дыхание.
Принесли фонарь. Тело Жана казалось более приземистым и плотным, чем раньше. Тишина стояла такая; что любое слово звучало гулко, как в соборе. И по-прежнему было слышно, как через плохо закрытый затвор пробрызгивается вода.
