Пьер Вери - Завещание Базиля Крукса
ГЛАВА 23.
Нотариус Дентарро.
— Иосиф, — произнес нотариус, — подайте стул достопочтенному синьору.
Из-за письменного стола поднялся тщедушный мальчик лет пятнадцати, который перед тем усиленно грыз свои грязные ногти. Он схватил стул, резким жестом поставил его около посетителя и опять шмыгнул на свое место.
— Иосиф сообщил мне, что вы уже вчера удостоили своим посещением мою контору. К великому моему прискорбию, вы не застали меня дома. Чем могу служить?
Посетитель положил на стол смятую бумагу.
— Дело идет об этом письме. В нем говорится о завещании некоего англичанина, точнее говоря, Базиля Крукса. Черт его драл, этого Крукса! Он, надо думать, был страшнейший чудак!
— Базиль Крукс, — задумчиво повторил Дентарро, — совершенно верно, у меня есть его завещание, составленное за три дня до его столь загадочного самоубийства. Это был веселый человек, и меня очень поразило известие, что он наложил на себя руки.
— Так вот, — перебил его посетитель, показывая на вынутую им бумагу. — Вот письмо. Что касается книги, то я могу сказать вам, что ее вам никто не доставит, так как она сожжена. Я встретился с последним ее обладателем. Это был некто Мауро из Кордовы. Его мальчишка вырвал из нее много страниц, а остальными растапливал печку. Он покажет это под присягой, если нужно. При таких условиях я, конечно, получаю право на имущество этого Крукса, черт бы побрал его душу!
— Какое страшное проклятье, синьор... синьор... простите, забыл, как вас звать.
— Кортейра из Хереса, с самого юга, к вашим услугам.
— Да, страшное проклятье, синьор Кортейра. Но вернемся к делу... Мне кажется, есть только один способ уладить дело: может ли этот Мауро доказать, что он имел в руках эту книгу?
— Не трудно будет найти свидетелей.
— Нет, этого будет недостаточно. Но, может быть, он представит хотя бы обгоревший переплет? Тогда все устроится. Вы передадите ему письмо, или он вам переплет. Вы ведь помните, что завещание требует, чтобы книга и письмо были в одних руках.
— Это очень сложно. Неужели верного свидетеля будет недостаточно?
— Я в отчаянии, синьор Кортейра, прямо в отчаянии, но завещание ставит совершенно определенное условие...
Кортейра задумался.
— Что же? Переплет, вероятно, удастся найти. До свиданья, синьор Дентарро.
Он взял письмо и направился к двери, но нотариус остановил его.
— Не сердитесь на меня, синьор Кортейра, но я должен предупредить вас. Разумеется, любая мастерская сделает вам переплет, у которого затем не трудно будет обжечь углы...
Кортейра топнул ногой. Не обращая на это никакого внимания, нотариус продолжал:
— ...Но должен сообщить вам, что существуете второй экземпляр книги, переданный мне мистером Круксом и хранящийся в моем сейфе в банке. Было бы совершенно бесполезно доставлять мне заново изготовленный переплет, который никак не может быть похож на подлинный. Добавлю, что переплетная, работавшая на Крукса, больше не существует, а владелец ее умер.
Кортейра стал с угрожающим видом наступать на нотариуса.
— Вы старый разбойник, — закричал он. — Отлично понимаю, к чему все эти церемонии. Вас соблазняют денежки этого Крукса, и вы отлично знаете, что сроки, поставленные этим проклятым англичанином скоро истекают... Но вы играете в опасную игру, синьор Дентарро. Смею вас уверить: Кортейру не легко провести даже такому старому хрычу, как вы. И позвольте вам сказать на прощанье: по лицу вашему видно, что вам суждено умереть отравленным.
— Иосиф, вы тут? — обратился нотариус к мальчику, испуганная голова которого показалась над письменным столом. — Вы слышали и, надеюсь, запомнили. Вполне возможно, что вам придется повторить слова этого синьора перед судом.
— Черт побрал бы вас обоих, старого хрыча и молокососа! — завопил Кортейра. — Я ухожу, но предупреждаю вас, синьор Дентарро: я вернусь — с переплетом или без него, но вернусь!
Кортейра хотел выйти, но нотариус жестом остановил его.
— Одни неприятности с этим делом!... Должен еще сказать вам, что месяца полтора назад у меня был один человек, матрос из Сантандера, еврей по наружности, столь же воспитанный, как и вы... Он преподнес мне книгу и сделал мне почти такую же сцену, как и вы, когда я нашел недостаточно убедительным его рассказ о будто бы сожженном кем-то письме.
Кортейра спокойно выслушал слова нотариуса, пожал плечами и произнес:
— Чепуха! Я принесу вам переплет!
Несколько часов спустя на вокзальной площади Рейнозы появилось четверо мужчин. Это были Транкиль, Пигот, Бартоломео и неизвестный, который оказался братом полицейского, Филиппом Бартоломео. Крестьянская повозка доставила их сюда из Санта Марии, и трое из них готовились сесть на сантандерский скорый поезд.
— Итак, Пигот, вы настаиваете? — дружественно спросил Транкиль. — Вы покидаете нас?
— Пустяки! Я живо отмахаю расстояние на своей мотоциклетке.
— В таком случае, счастливого пути.
И француз вместе с Бартоломео и его братом вошел на вокзал.
— Только бы, — прошептал он, — этот Пигот не наделал глупостей, только бы не стал он разыскивать этого странного велосипедиста.
На этот раз Транкиль ошибался. Пигот и не думал о велосипедисте. Как только отошел поезд, он вошел в кафе и погрузился в созерцание синьорины Кармен.
ГЛАВА 24.
Находка Транкиля.
На следующий день после возвращения Транкиля, Лаура пришла к Нунецу, к которому только что зашел Пигот. Она стала засыпать обоих вопросами, но они старались отделаться ничего незначащими словами. Случайно заговорили о Транкиле, и Нунец выразил уверенность, что тот скоро придет.
Час спустя француз действительно явился к своей соотечественнице и предложил ей быть на следующей день к 7 часам вечера в кабинете начальника полиции. Этим не ограничилась его деятельность. Он весь день без устали сновал по городу и лоб его был покрыт потом, когда он позвонил перед домом доктора Каучо.
Тот встретил его крайне приветливо и угостил его отличным французским вином. Когда жара спала, Транкиль предложил выйти подышать свежим воздухом. Рука об руку с радушным хозяином он вышел в сад и полюбовался только что высаженными хризантемами. Затем, попросив и Каучо быть к 7 часам в кабинете начальника полиции, он распрощался и вышел.
Вечер был свежий, — однако, морщины не расходились на лбу Транкиля, когда он шел от вальядолидской заставы к порту. На секунду он остановился перед похоронным бюро и вдруг ударил себя по лбу.
— Болван, никуда негодный болван!
Очевидно, он нашел разгадку какой-то мучившей его задачи.
