Эллери Квинн - Заглянуть вперед
— Судя по всему, бродяга, — продолжал полицейский. — Кажется, он серьезно болен.
Бродяга… Макс хмыкнул и отступил от двери.
— Подождите, сейчас возьму плащ и надену что-нибудь на ноги, — сказал он. — Занесем его в дом и вызовем неотложную.
— Благодарю вас, сэр. Но у него просто обморок — вряд ли он повредил что-нибудь. Если позволите, я, наверное, внесу его сам. А вы только неотложную вызовите, и все.
— Ну… — замялся Макс. Он провел рукой по лицу. — Если вы думаете, что справитесь…
— Конечно, благодарю вас, сэр. Там нести нечего — кожа да кости.
— Ну, хорошо.
Констэбль направился к открытому гаражу, расположенному возле дома, а Макс вернулся в прихожую и снял трубку. Он набрал 999 и, дождавшись ответа, попросил неотложную по своему адресу.
Он уже положил трубку, когда на лестнице показалась Диана. Придерживая халат одной рукой, она перегнулась через перила и спросила встревоженным голосом:
— Что там, Макс?
— Полисмен. — Он отбросил упавшие на глаза волосы. — Какой-то бродяга упал в обморок возле нашего гаража. Ты иди спать, дорогая. Я уже вызвал неотложную, мы сейчас только занесем его в дом до их приезда.
Она застегнула халат и начала спускаться по лестнице.
— Не пойду спать, — сказала она устало. — Все равно не усну. Меня очень беспокоят эти твои кошмары. Макс, неужели нельзя как-нибудь избавиться от них?
— Я… подумаю. Подумаю.
Он произнес эти пустые, ничего не значащие слова, и у него сделалось сухо во рту.
— Пожалуйста, Макс. Пожалуйста, сделай что-нибудь, а то ты только обещаешь.
Она спустилась по лестнице, взяла его старый плащ, который он бросил на перила, и отнесла на диван.
— Положим на него бродягу, — добавила она, расправляя плащ.
— Вот он, сэр.
Макс вздрогнул, услышав голос полицейского, и резко повернулся. Тот стоял на пороге, перекинув бродягу, как пожарник, через плечо.
— Давайте его сюда, констэбль, — сказал Макс. — Я уже вызвал неотложную.
Он посторонился, пропуская полисмена в гостиную.
Как только бродягу положили на диван, Макс быстро осмотрел его. Констэбль не преувеличивал. Действительно, только кожа да кости. Не часто приходилось Максу видеть людей в столь изможденном состоянии. Руки и ноги бродяги были не толще черенка трубки, кожа на руках посинела от холода. И не удивительно: весь его наряд составляли ветхий замусоленный дождевик да потрескавшиеся резиновые сапоги.
Странно. Макс всегда думал, что бродяги, остерегаясь выбрасывать одежду, носят любую вещь до тех пор, пока она не превратится в лохмотья, и поэтому всегда закутаны целыми слоями тряпья. Он нахмурился.
Санная Диана сидела в кресле напротив, безучастно глядя прямо перед собой, констэбль расхаживал около дивана. Макс еще раз проверил свои наблюдения.
— Что с ним, сэр? — спросил, наконец, полисмен. — Истощение, да?
— Пока трудно сказать.
Макс осторожно ощупал вздувшийся тыквой живот бродяги, заглянул в рот, отметив жалкое состояние зубов. На деснах и в провалах на месте выпавших зубов сохранились остатки пищи, некоторые из них явно свежие, но в основном, уже тронутые разложением. Изо рта шел тошнотворный запах. Кожа слегка отдавала желтизной; впрочем, он был так грязен, что судить о ее природном цвете было невозможно. Щеки и подбородок покрывала жесткая борода, длинные волосы слиплись от грязи, череп был усеян проплешинами.
Макс набрал в грудь воздуху побольше. Его руки дрожали (не каждый день в жизни выпадает такой случай — один из миллиона), когда он большими пальцами приподнял веки бродяги и посмотрел на неподвижные белки. Их покрывал отвратительный гнойно-зеленый налет.
— Не может быть… — вырвалось у него.
— Что не может быть? — унылым голосом переспросила Диана.
Макс вовремя сдержался. Лучше не упоминать, что из всех известных болезней бродяга страдает именно этой.
— Э-э… да так, ничего, дорогая. Кажется, у него очень редкое заболевание. Хотя, пока трудно сказать.
За дверью послышался звук подъехавшего автомобиля. Диана вскочила.
— Это, наверное, неотложная. Я им открою.
В эту ночь Макса ожидал еще один сюрприз, более приятный: когда санитары с носилками вошли в дом, он узнал их — они были из его клиники. Коротко поздоровавшись с Максом, они стали укладывать бродягу на носилки.
Решившись, Макс подошел к бюро.
— Джонс, кто дежурит сегодня? — спросил он у санитара, который стоял к нему поближе.
— Доктор Фолкнер, сэр, — ответил тот через плечо.
Отлично. Макс снял колпачок авторучки, достал лист своей личной бумаги для записок и написал:
«Дорогой Гордон, ты, наверное, подумаешь, что на меня слишком сильно подействовала смерть Джимми, но мне кажется, что у этого бродяги, который свалился на меня среди ночи неизвестно откуда, то же заболевание. Взгляни хотя бы на его белки. Если так, это просто невероятно! Я всегда считал, что у взрослых гетерохилия невозможна, а этому человеку лет тридцать — сорок…»
Он услышал, как Джонс сказал у него за спиной:
— Что это там у него в руке?
— Не знаю, — ответил его напарник. — Только он вцепился в эту штуку изо всех сил… ага, вот оно.
Макс оглянулся. Санитар, с усилием разомкнув крепко сжатый кулак бродяги, с торжествующим видом продемонстрировал свою находку. У Макса похолодело в груди, комната поплыла перед глазами.
Ошибиться было невозможно. Санитар держал в руке кость человеческого пальца.
2Макс до утра так и не сомкнул глаз. Отчасти он сам гнал от себя сон, боясь возвращения в тот кошмарный мир, где побывал, и не только сегодня, а уже много раз за последние несколько недель.
Собственно, с тех пор, как умер Джимми.
И эта смерть была еще одной причиной, по которой он не мог уснуть снова. Он сидел в постели, курил, глядя во тьму перед собой, слушал, как стучится дождь в оконное стекло, как спокойно дышит Диана, как бешено колотится его сердце.
Чем больше он думал о болезни бродяги, тем невероятнее казалось ему то, что произошло. Это же абсурд, не может человек дожить до тридцати — сорока лет, страдая той же болезнью, которая поразила Джимми еще до рождения.
Крохотное, безжизненное тельце сына, как призрак, стояло у него перед глазами; казалось, он видит его в темноте, видит упрек, застывший в широко открытых глазах, и этот ужасный налет, похожий на фосфорное мерцание гниющей рыбы, зеленоватой пленкой затянувший белки.
Он вовремя сдавил в горле готовый вырваться стон. Диана слишком болезненно переживала потерю Джимми, и ему не хотелось объяснять ей, почему он не спит.
