Жорж Сименон - Двухгрошовый кабачок
В мир этот входишь чужим, врагом. Сталкиваешься с существами, настроенными неприязненно, хитрыми, замкнутыми.
С точки зрения Мегрэ — самый захватывающий период. Вынюхиваешь, действуешь чисто интуитивно. И ни малейшей точки опоры, часто даже не от чего оттолкнуться.
Смотришь на людей, и каждый может оказаться преступником или сообщником.
Но вдруг удается ухватить какой-то конец, и вот начинается второй период. Теперь следствие в самом разгаре. В движение приходит вся система. Каждый шаг, каждое мероприятие приносят что-то новое. Как правило, события начинают нарастать ускоренным темпом, кончаясь неожиданным раскрытием преступления.
Полицейский действует не один. События работают на него. Он должен следить за ними, ни в коем случае не опережая их.
Так и теперь, когда обнаружилось существование Ульриха. Еще утром у Мегрэ не было ни малейшего представления о том, кто мог быть жертвой с канала Сен-Мартен.
Сейчас он знал, что это старьевщик и ростовщик, которому торговец рубашками должен был деньги.
Надо было заняться поисками в этом направлении. Через четверть часа комиссар уже звонил у двери квартиры Файтена на пятом этаже дома на бульваре Батиньоль. Открыла глуповатого вида растрепанная служанка, которая не могла решить, пускать его или нет.
Но тут Мегрэ заметил на вешалке шляпу Джеймса.
Что это — шаг вперед или в сложной системе сломалось какое-то колесико?
— Госпожа дома?
Он воспользовался растерянностью прислуги, видимо, недавно приехавшей из деревни, и вошел в квартиру, потом направился к двери, за которой слышались голоса, постучал и сразу же открыл ее.
Он хорошо представлял себе квартиру, подобную большинству квартир мелких буржуа в этом районе. В салоне с узким диванчиком и хрупкими креслами на золоченых ножках он прежде всего увидел Джеймса, стоявшего у окна и погруженного в созерцание улицы.
Госпожа Файтен, по-видимому, собиралась уходить и была одета во все черное с маленькой, очень кокетливой шапочкой из крепа на голове. Она казалась очень возбужденной.
Несмотря на это, она непроявила ни малейшего недовольства при виде Мегрэ. Джеймс же повернулся раздосадованный и немного смущенный.
— Входите, господин комиссар. Вы не помешаете. Я как раз говорила Джеймсу, что глупо…
— А!
Все это весьма похоже было на семейную сцену. Джеймс безнадежно и неуверенно пробормотал:
— Послушай, Мадо!
— Нет! Помолчи! Я говорю сейчас с комиссаром. — Сдавшись, англичанин снова стал смотреть на улицу, где ему, должно быть, видны были только головы прохожих.
— Если бы вы были обычным полицейским, господин комиссар, я бы не стала с вами так разговаривать. Но вы были нашим гостем в Морсанге. Кроме того, сразу видно, что вы человек, способный понять…
А она — женщина, способная говорить часами! Способная призвать весь мир в свидетели! Способная заставить замолчать самого отчаянного болтуна!
Ее не назовешь ни красивой, ни хорошенькой. Можно сказать, что она привлекательна, в особенности в этом трауре, который не только не делает ее печальной, а, наоборот, придает пикантность.
Женщина аппетитная, очень живая, должно быть, темпераментная любовница.
Полная противоположность Джеймсу с его недовольной физиономией, всегда немного блуждающим взглядом, со всем его флегматичным видом.
— Все знают, что я любовница Бассо, ведь так? Я не стыжусь этого. Я никогда это не скрывала. И в Морсанге не найдется человека, который упрекнул бы меня. Если бы мой муж был другим человеком…
Она с трудом перевела дыхание.
— Когда не умеют справляться с делами… Взгляните на конуру, в которой он заставлял меня жить! Сам-то он никогда в ней не бывал. А если появлялся вечерами, после обеда, то только для того, чтобы говорить, что у него нет денег, говорить о рубашках, служащих и черт знает еще о чем. Если не в состоянии сделать женщину счастливой, так нечего ее упрекать потом. Кроме того, Марсель и я не сегодня-завтра должны были пожениться. Вы не знали? Ну, разумеется, мы не кричали об этом на каждом перекрестке. Единственное, что его останавливало еще — это сын. Он должен был развестись. Я бы сделала то же самое. Вы видели госпожу Бассо? Это не та женщина, которая нужна Марселю.
Джеймс вздыхал в своем углу и, не отрываясь, смотрел на цветастый ковер.
— Так скажите, в чем состоит мой долг? — продолжала Мадо. — У Марселя несчастье!.. Его преследуют! Ему придется перебраться за границу. Мое место разве не рядом с ним? Скажите! Говорите честно.
— Хм! Хм! — Мегрэ ограничился восклицаниями, не желая выдавать того, что думает.
— Вот видите! Видишь, Джеймс! Комиссар согласен со мной. Плевать мне на все пересуды. Послушайте, комиссар, Джеймс не хочет мне говорить, где Марсель. Он знает, голову даю на отсечение. Он даже не пытается отрицать это.
Если бы Мегрэ не приходилось раньше встречать подобного сорта женщин, он бы наверняка возмутился. Теперь бесчувственность ее не удивила Мегрэ.
Двух недель не прошло с того дня, как Файтен был убит Бассо.
И здесь, в этой мрачной квартире, где на стене висит портрет хозяина, а в пепельнице еще лежит его мундштук, жена разглагольствует о своем долге.
Выражение лица Джеймса не требовало комментариев. Да и не только лицо. Плечи его. Вся его поза. Сгорбленная спина. Все как бы говорило: «Ну и баба!».
Она повернулась к нему.
— Видишь, что комиссар…
— Комиссар вообще ничего не сказал. Господи! Мне противно на тебя смотреть! Ты не мужчина! Если бы я рассказала, зачем ты явился сегодня…
Заявление было столь неожиданным, что Джеймс весь вспыхнул. Он покраснел как ребенок. Лицо залилось краской, уши стали багрово-красными.
Он хотел что-то сказать, но не смог. Он попытался взять себя в руки, и, наконец, ему удалось выдавить некое подобие смеха.
— Теперь уж лучше сразу сказать…
Мегрэ посмотрел на женщину. Она немного смутилась, оттого что у нее вырвалась эта фраза.
— Я не хотела…
— Нет! Ты никогда ничего не хочешь. Что не мешает… — Комната показалась вдруг меньше, более интимной. Мадо пожала плечами:
— Ну так что! Тем хуже для тебя.
— Простите! — вмешался комиссар, глаза которого улыбались, глядя на Джеймса. — Давно вы на «ты»? По-моему, в Морсанге…
Ему с трудом удавалось сохранить серьезность, настолько резкой была разница между Джеймсом, которого он знал, и тем, что стоял сейчас перед ним. Этот походил на застенчивого школьника, которого поймали на месте преступления.
У себя дома, в комнате рядом с вяжущей женой, Джеймс сохранял некоторое достоинство, замкнувшись в своем одиночестве.
Здесь он бормотал нечто бессвязное.
