Жорж Сименон - Стриптиз
Вторым ключом она открыла квартиру, вспомнив, что все там оставлено в беспорядке и постели не застелены.
Не пускать Эмиля уже было невозможно, и это вызвало у нее чувство горечи.
— Мой бедный Эмиль, — вздохнула она, включая свет, — я боюсь, что ты будешь разочарован, увидев, как живут женщины, когда они предоставлены сами себе.
С охватившей ее внезапной яростью женщина распахнула ванную комнату, где не была спущена вода в ванне, а на полу валялись мокрые полотенца и салфетки.
— Смотри…
Она зажгла свет в столовой, осветив остатки утреннего завтрака на столе и чашки с кофейной гущей.
— И здесь…
Две незастеленные постели, мятые простыни, подушки со следами губной помады, сероватые в тех местах, где лежала голова, а в раковине мокли приготовленные для стирки дамские трусики.
— Ты не потерял желание остаться?
Она сбросила свое легкое пальто на стул, сбросила с ног туфли, и пока Селита поглаживала свои натруженные ноги, бедный дурачок произносил как молитву:
— Я вас люблю… (лава пятая В начале вечера они все неверно оценили ситуацию, в том числе и Селита, которая, правда, не сразу поверила, ибо знала, что удача обычно отворачивается от нее. В баре «У Жюстина», куда они пришли вместе с Мари-Лу, за столом сидели уже Наташа и Кетти. Поскольку рядом с ними оставались свободными только два места, Селита не решалась садиться, полагая, что одно из них предназначено Мадо.
— Не думаю, что она придет, — сообщила ей Наташа. — Поэтому я и не просила ставить пятый прибор.
Что-то явно произошло. Об этом свидетельствовал их возбужденный вид.
Наташа продолжала говорить:
— Я два раза звонила ей в отель, и оба раза мне ответили, что ее там нет.
Я даже зашла за ней. Хозяйка мне сказала, что Мадо ушла в полдень, не позавтракала и ничего не сказала; с тех пор ее не видели.
В девять часов тридцать минут все четверо, одна за другой, чинно входили в «Монико», напоминая воспитанниц из пансиона благородных девиц. Каждая поочередно приветствовала мадам Флоранс, которая, как показалось Селите, очень скверно выглядела. В девять тридцать пять наверху, в артистической, где они переодевались, готовясь к приему гостей, Мари-Лу посмотрела на часы и тихо сказала:
— Пятьсот франков!
Вскоре они уже сидели в разных местах зала, согласно инструкции, для того чтобы создавать видимость, будто начала прибывать публика. Под глазами мадам Флоранс были темные круги, и в ее взгляде читалась та особая тревога, которую испытывают люди, ожидающие, что в любой момент возобновится приступ острой боли. Это напомнило Селите о том, что хозяйка посещала гинеколога в Ницце.
Она было подумала, что Флоранс беременна, но маловероятно, чтобы это произошло впервые на сороковом году жизни.
Должно быть, она испытывала острые боли внизу живота, коль скоро ездила на прием к гинекологу. Почти половина женщин, которых знала Селита, подверглись операции. У большинства был вырезан яичник. Ей это внушало жуткий страх. Само слово «живот» обладало для нее таинственным, почти мистическим смыслом, и она ничего так не страшилась, как увидеть в один прекрасный день на своем животе шов фиолетового цвета.
Мсье Леон, находясь у входной двери, не мог не знать, что Мадо не пришла.
Он также не мог не видеть те взгляды, которыми обменивались женщины, поглядывая друг на друга из разных уголков зала. Два раза он выходил на тротуар к Эмилю.
Без четверти десять… Без десяти… Издалека Мари-Лу четко, хотя и тихим голосом произнесла:
— Тысяча франков!
Селита обратила внимание, что хозяин был выбрит с особой тщательностью, что около ушей еще оставалось немного талька, на нем — светлый галстук, которого она никогда прежде не видела. Если бы он не был так заметно взволнован и если бы Мадо находилась здесь, то Селита была бы уверена, что он уже побывал у нее и добился чего хотел.
Селита ошибалась, в чем вскоре не замедлит убедиться. Вошла одна пара.
Это были завсегдатаи и садились всегда около оркестра. Хотя мужу и жене было лет по пятьдесят пять, их прозвали Филимон и Бавклида, так как весь вечер они держались за руки, улыбались друг другу и обменивались лишь изредка одной-двумя фразами, как бывает только у старой семейной четы, когда один понимает другого без слов.
Джиажнини играл для них вальс тридцатилетней давности, который они заказали в первый день. Он, должно быть, вызывал у них нежные воспоминания.
Леон подошел к кассе, наклонившись, поговорил о чем-то с женой. Цвет его лица был краснее обычного, как если бы он совсем недавно загорал. Мадам Флоранс покорно: пожала плечами, и он бросился на улицу с видом человека, выполняющего важную миссию.
А миссия действительно имела место. Селита позже узнает все подробности, одни от Эмиля, другие от Людо, которому за стойкой было прекрасно слышно, что говорится у tecaccbi.
Отель де Ля Пост находился в двух шагах, на той же улице. Именно туда и побежал Леон.
Вернулся он через четверть часа один, но лицо его сияло, и он с трудом сдерживал ликование, когда сообщал жене о том, как обстояло дело.
Мало не пришла вовремя потому, что, вернувшись с островов в семь часов вечера, она заснула, а будить ее было некому.
— Бедная крошка! — иронически заметила Селита после того как, вопреки регламенту, вышла на минуту и узнала, все из уст Эмиля.
Что Касается хозяина, то его влюбленность так бросалась в глаза, что это казалось уже просто неприличным. Совсем не в его характере было до такой степени терять контроль над собой. Все заметили его светлый галстук и то, что даже походка хозяина изменилась, стала, помимо его воли, какой-то подпрыгивающей, как у совсем молодых людей.
Неужели он не понимал, что смешон? Он рассчитывал, по его словам, поставить свое клеймо на новенькой, но полупилось так, что она сама как бы пометила его.
Он с нетерпением ожидал ее и был взволнован потому, что нашел Мадо спящей и беззаботной, как дитя, забывшее о времени.
Интересно знать, загорела ли она так же, как он?
Нет, вовсе не в жалкой комнате отеля развертывались события, там было уж очень непоэтично. С ней он отправился на лодке к Леринским островам, подобно парам, совершающим свадебное путешествие, и, конечно же, Мадо поэтически опускала руку в воду за борт лодки!
Поднимались ли они, держась за руки, по древним и неровным ступеням крепости, посещали ли камеру Железной Маски? Ходили ли затем вместе смотреть на монахов в Сент-Оноре?
Селита и Флоранс, которые, должно быть, думали об одном и том же, не решались обмениваться взглядами, так им обеим было стыдно. Это совсем не казалось трогательным, а было, скорее, смешным, ибо он давно вышел из возраста Эмиля.
